Дзига [СИ]

— Знаешь, я не могу себе представить, что я рассказываю кому-то вот так. Целиком. Иногда было, да. Частями. Обратить внимание собеседника. Или сказать метко слово. Покрасоваться умением выбрать метафору. Но всегда говорить, как тебе — наверное, это не нужно. Можно извести себя на говорение.

Они засмеялись вместе. Он сорвал веточку чабреца, растерев, поднес к носу.

— Когда говорю это тебе, я знаю, утром проснусь, сварю себе кофе. И прочитаю сказанное. Мне нужно именно так. А другие пусть читают, если сами захотят.

Он сорвал веточку и для нее, сунул в руку. Лета послушно растерла ее пальцами, добывая тонкий, без перерыва что-то рассказывающий запах. Не словами, скорее музыкальной фразой. Или — тонким звуком струны, который то приближался, то удалялся. Да. Есть чудесные рассказчики, они ведут за собой голосом и словами, и слушатели открывают рты, зачарованные монологом. Наверное, у нее сразу несколько причин, по которым она не говорит людям, а пишет. И пока она не готова их перечислять. При всей любви к словам, Лета не хочет тревожить их по любому поводу. И говорить о говорении, думать о нем и формулировать его — да ну, лучше она напишет что-то. Пусть там, в написанном проявляется нечто, уловленное читателем по желанию или под настроение. Как написал Грин, покорив ее мудростью нескольких верных слов — в особую для себя минуту. А для кого особая минута не настанет, ну что же, тот прочитает первый слой — сюжет, диалоги, события, люди. Тоже неплохо.

— А ты уже знаешь, какое у нас сегодня дело, да? — он поерзал, уютно, будто в кресле устраивался. Согнул ногу, кладя на колено подбородок. Солнце медленно перемещалось к закатной стороне неба.

— Какое? Прости, не успела я ничего придумать для нас.

— Сидеть и смотреть. Слушать. Еще нюхать чабрец.

И молчать, делая это, подумала Лета и кивнула, тоже усаживаясь удобнее.

ГЛАВА 9

— Сколько? — тяжелый пакет оттягивал руку, Дзига перекосил плечи, изгибаясь и обходя редких прохожих.

— Сей-час… — Лета прикрыла глаза и споткнулась, налетев на быструю бабулю с охапкой просяных веников, — ой, давай подальше уйдем, тут слишком много, я не сосчитаю. Может, занесем яблоки сначала?

Дзига перекинул пакет в другую руку. Помолчал и ответил не слишком охотно:

— У меня тут дело одно, короткое. Я тебе донесу до двора. А вернусь потом.

— Дело? Тогда я справлюсь сама. Давай, — она ухватила шелестящую ручку, потянула на себя. Яблоки, выпячиваясь круглыми боками, толкнули ногу. Мальчик пакет не отдал.

— Мне не тяжело. Пойдем, посидим, где мало людей. С пакетом пойдем.

Лета убрала руку, пожала плечами. Кивнула. И пошла вперед, к распахнутой в боковых воротах стадиона калитке.

Внутри было тихо и пустынно. По резиновым дорожкам старательно бегали за здоровьем несколько человек, их вещи — сумки и куртки, лежали на нижнем ярусе крашеных скамеек. Лета стала подниматься выше. Еще выше. На самую верхотуру, где за последней длинной лавкой открывался вид на городские дома и гору в легкой дымке.

— Вот, — сказала, обводя рукой пустое пространство, — тут будет хорошо. Садись, я сейчас.

Мальчик поставил пакет и сел, приготовился слушать. Она тоже села, закрыла глаза.

— Та-а-к…Наверное, семь. Да, семь.

Открыла глаза. Теперь уже Дзига закрыл свои, выставил перед собой руку и стал загибать пальцы:

— Ага. Ну, машины, конечно. Раз. Шаги внизу — два. Ветер, рядом, в ухо вот, три. Во, собака! Четыре. Еще бумкает что-то, музыка, да? Это пять. Гудит, это где ремонтируют, мойка кажется, для машин. Шесть. А седьмое?

— Потерял?

Он помолчал и открыл глаза, вертя головой. Лета поторопила, смеясь:

— Ну?

— Понял! Мячик стукает. Теннисный корт там дальше. Семь!

— Уже девять, — поправила Лета, — я мячик пропустила. Зато слышала птиц. И сейчас они кричат, слышишь?

— Пиу! Это, да? Это кто?

— Представь себе — дятлы. В городе их много развелось, кругом летают, орут.

— Принято. Еще одно твое, не мое, осталось.

— Болтают, слышишь?

Дзига прислушался. Кивнул. Внизу, устав рысить, шли по дорожке крупный дядечка в новом спортивном костюме и дама в бриджах и яркой майке. Дама время от времени смеялась, поправляя пышные волосы.

— Точно. Девять, — согласился Дзига, — а еще мы с тобой говорим, значит, десять. А еще пролетел самолет. И слышишь — баян, там, откуда мы шли, на перекрестке. Уже двенадцать. А что это пикает?

— Светофор за домами.

— Чертова дюжина, — он протянул руку, пошуршал пакетом, и объявил, — четырнадцать!

— Если бы лето, все время кричали бы стрижи, без перерыва. И скворцы галдели бы. Еще очень здорово считать звуки там, где кажется совсем тихо. Например, поднимаешься зимой по лестнице на гору. И оказывается, тишина состоит из звучания. Там, в ней, звуки совсем далекие и еще есть маленькие, которые в городе не слышны. Дыхание. Шаги. Снег или трава. Опять же собачка лает где-то. С высоты слышны пароходы, что заходят в порт. И музыка с набережной. Еле заметная. А еще каждая тишина состоит из своих звуков.

— На море другая, да. Мы когда будем на море, послушаем?

— Конечно.