Глава 1
Тишина над Волгой, только слышно, как перекликаются часовые на заякоренной поодаль от берега барже. На песке сохнет бредень, и дымок от разведённого бурлаками костра щекочет ноздри, обещая уху из мелких судачков да пары здоровенных язей. А что глаза щиплет, так и перетерпеть можно, чай в походе, не дома у печки. Славный и спокойный вечер после трудного дня. Где-то на перекате бьёт жерех, обнаглевшая чехонь устраивает драку из-за брошенной в воду хлебной корочки, солнце садится за горы… Ничего, всё равно его утром рано заволжские мужики обратно на небо баграми вытолкают.
— Красное-то какое, — Александр Фёдорович Беляков поправил над углями прутик с насаженным куском колбасы. У начальства свой костёр, это только уха общая. — Всё от грехов наших.
Капитан Ермолов, заросший бородой и давно не стриженный, более похож на разбойника из песен, чем на офицера. Качает головой:
— А я вот слышал, будто вечерами ангелы жгут надоедливые молитвы, скопившиеся за день. А на утренней зорьке — ночные.
Беляков поёжился и покосился на бурлаков, расположившихся шагах в тридцати — не слышат ли?
— От таких слов Соловками да Тобольском веет.
— Может быть, — в огонь полетел найденный на берегу обломок доски. — Только я думаю, что лучшая молитва — делом.
— Это точно, — согласился Александр Фёдорович. — Дел-то мы немало наворотили.
Обоим было чем гордиться — на барже, аккуратно упакованное и опечатанное, лежало золото. Не те крохи, что с боем вытрясли из втихомолку добывающих его диких старателей, а много и сразу. Россыпи на Южном Урале дали баснословный выход — более фунта песка с таракашками самородков при промывке ста пудов породы. Так не бывает, но так оно и было. Если очень нужно, то почему бы не случиться чуду?
Позади остались и мерзкая осень с бешеной спешкой управиться до морозов, и лютая голодная зима в землянках… Дрова, привезённые чёрт знает откуда… промывки растаявшей снеговой водой при свете масляных плошек… Ломались железные пешни и ломы, высекавшие искры из застывшего грунта — люди выдержали. У людей цель, которой нет у бездушного металла.
Весной стало легче. Да что говорить — будто заново родились. Особенно когда из Челябы пришёл обоз с провиантом и подмогой, целым батальоном 52-го стрелкового полка, бывшего до переименования то ли Сибирским, то ли Симбирским. Вот тогда позволили себе вздохнуть и распрямить гудящие от натуги спины. Ермолов наконец-то вспомнил, что он капитан, а не землекоп, и еле смог оторвать от лотка и лопаты вошедшего в раж министра. Таковым, правда, Александр Фёдорович почувствовал себя не сразу. Виданное ли дело — из купцов третьей гильдии, и сразу на самые верха? Но пришлось привыкать. По-иному нельзя — сожрут.
Как сожрал бы астраханский вице-губернатор Каховский, замещающий недомогающего генерала Повалишина. Поначалу сей господин отказывался принять неизвестного оборванца с подозрительной и явно фальшивой бумагой, шестью десятками пудов золота да толпой вооруженных бородачей, но на следующий день отдал приказ об аресте. Так и осталось в тайне, что руководило поступками на первый взгляд почтенного и достойного господина. Может это жёлтый дьявол решил в очередной раз пошутить? Скорее всего так…
Донельзя раздосадованные возможной задержкой, егеря одними прикладами разогнали посланных по их души солдат местного гарнизона, а Александр Фёдорович впервые применил власть, велев взять вице-губернаторский дом штурмом. Короткая баталия прошла почти бескровно, единственной жертвой стал хозяин сего дома, найденный застрелившимся в собственном кабинете. Ну да Бог ему судья. Вот только как можно пустить пулю в затылок из охотничьего ружья? Но свидетелей не осталось, более того, куда-то запропастился секретарь покойного.
В Астрахани наняли баржу с артелью бурлаков — водный путь хоть и длиннее, но безопаснее для ценного груза. Знаменитые волжские разбойники если и остались где-то кроме песен, на глаза не попадались. Вообще всё путешествие до Нижнего Новгорода напоминало увеселительную прогулку, разве что без цыган и шампанского. В Казани были приглашены на бал в Дворянском собрании, но вынужденно отказались по недостатку времени. Время, как говорит государь-император, не ждёт! И усмехается при этом странно, поминая нехорошим словом британскую столицу. Интересно, какое имеет отношение Лондон к добыче золота? Или Павел Петрович подразумевал что-то другое?
Сегодня последняя ночёвка. Встали, едва миновав Кстово, чтобы завтра, даст Бог, со свежими силами дойти до Нижнего. Домой потом, это всегда успеется, сначала исполнить долг. Вот ведь странное чувство — вроде и не брал ничего ни у кого, никому не обязан, все обещания выполнил и даже сверх того… но не оставляет ощущение… будто некто невидимый смотрит в спину и тихо-тихо шепчет:
— Ну ещё чуток… Остались же силы! Ты сможешь…
И голос не укоряющий или просительный — ласковый, с интонациями ожидания и надежды. Глас Божий? Зов Отечества? Но разве это не одно и то же?