E-klasse

Не найдя ответа, убежденный холостяк и ювелир Эренбург, забрал мальчика домой на четвертые сутки после безлюдных похорон сестры. Он нежданно стал отцом, и ему пришлось привыкать к нанятой няне и детскому плачу. Детали быта, как и привычки, приходилось модифицировать. Даже вечерами Эренбург был вынужден ходить в брюках по дому, так как не признавал тренировочные штаны, а находиться в семейных трусах при посторонней женщине он себе позволить не мог. Курил на лестничной клетке, куда он с удовольствием сбегал из квартиры каждые минут тридцать. Замужняя соседка, влюбленная в Эренбурга, прижималась к двери, наблюдая в глазок, как ее тайный обожаемый одной рукой нервно проводил по пепельным волосам, а другой крутил сигарету, разглядывая синий табачный дым. Эренбург своих соседей не знал.

– Надо было оставить, – морща лоб, думал Георгий Соломонович. – Но как можно?

Дядя не счел нужным скрывать от мальчика правду. Максим с раннего детства рос со знанием того, что его мать мертва, что отец его, инженер по фамилии Кудринский, жив, но неизвестно где находится, что не стоит привыкать к няне, так как она оплачиваемый работник, и что Георгий Соломонович приходится ему теперь единственным родным человеком.

После бессознательных первых лет жизни у Максима началась обыкновенная и прекрасная юность, полная летних прогулок по бульварам, зимнего катания с горок, первых сладострастных порывов, жгучих синяков и прочих незначительных, но неповторимых приключений. И когда эта жизнь закончилась, началась перестройка. Эренбург пропадал днями и ночами, развивая деятельность. Длительные десятилетия осторожной состоятельной жизни дядя перерабатывал драгметаллы с микроскопическим остатком, приобретал валюту, трансформировал стекающиеся к нему трофейные и ворованные украшения. Георгий Соломонович не имел сберегательной книжки и, не потеряв ровным счетом ничего при девальвации, воспринял первую волну приватизации с сердцебиением пусть и пожилого, но настоящего серфера. Валюта менялась на рубли и обратно, покупались квартиры в ЦАО, открывались и закрывались фирмы, продавались квартиры, покупалась валюта, круг повторялся. Его благосостояние росло благодаря смуте, которая в любой эпохе, независимо от страны, является самой плодотворной почвой для умножения капитала. Все, от отдела по борьбе с экономическими преступлениями до налоговой, смотрят растерянно в телеэкран, разглядывая, как титаны разменивают миллионы судеб и миллиарды условных единиц. На фоне этих масштабных действий «Георгии Соломоновичи» незаметно растут, оставляя власть равнодушной. Со временем внимание обращают и на расхитителей средней руки, о них обязательно вспоминают в спокойное время, после больших страстей. К счастью, Эренбургу не суждено было прожить долго, и, умирая в две тысячи третьем, он свято верил, что его наследие принесет Максиму радость и только.

Максим после пяти университетских лет встал на путь зрелости. Он стал красивым, молодым человеком с фигурой спортсмена, с умным выражением лица, с открытым и добрым взглядом. Своеобразный тип – талинский пловец и шахматист. Подобно большинству своих однокурсников, он выбрал работу не по специальности. «Недвижимость», – настаивал дядя. «Недвижимость», – не сопротивлялся Максим. Он не заставил наставника ждать, и в первой половине девяностых Кудринский незамедлительно вошел в автоматические двери одного из первых профильных агентств, в неприметной серой тройке и часах Orient.

В бизнес Максим внес безупречный английский и немецкий языки, приобретенные занятиями с редкими в то время живыми носителями, что мотивировалось дядиной навязчивой мыслью об эмиграции, и понимание Москвы как объекта влюбленности. Каждая квартира преподносилась Максимом как культурная ценность, у каждой была родословная, вымышленная или настоящая, но не вызывающая сомнения. Покупателя осыпали художественными образами, историческими фактами и народным фольклором. Кудринский возил потенциальных арендаторов и покупателей на принадлежащем компании японском автомобиле от подъезда к подъезду, перебирая переулки Садового кольца. Внимание экспатов обращалось на открывающиеся виды, и не важно, был то заснеженный тупик, украшенный заколоченными облупившимися дверьми, или гранитная набережная с множеством разноцветных мещанских двухэтажных домиков, с прямолинейной торцевой колоннадой, без особых фасадных изысков с крохотными вторыми этажами. Максим при достижении любой сделки выступал в роли модератора, пользуясь языковым барьером между продавцами и покупателями и знанием вкусов и особенностей различных социальных групп. Таким образом, двум ветхим сестрам, проживающим в ампирном доме на Таганке, помнящим еще на собственной коже бериевские оргии, он представил двух геев из Голландии как отца и сына.