E-mail: белая@одинокая

А вот это действительно неловко — начиная с нашего первого свидания внизу страницы ведется счет дням, которые мы проводили вместе. Не часам и минутам, а именно дням.

Ну что, Виктория Ходячий Крах Любовных Отношений, ничего не изменилось, верно? Если поразмыслить, все мои романы состояли на две трети из фантазий и только на одну треть из реальности, а началось все именно тогда. Джейми вовсе не собирался говорить мне, что он меня любит. Если он и хотел что-то сказать, но не решался, так только то, что в бикини я выгляжу как после концлагеря.

Помню, в тот день он пнул комок водорослей, будто это был футбольный мяч. Джейми так обычно решал проблемы. Пнуть по чему-нибудь как следует.

Как и Дэн. Мохнатый будильник, подарок моего отца, он пинком отправил за окно в тот самый день, когда я призналась, что выбросила противозачаточные таблетки.

Бесполезно спрашивать себя, что с ними всеми не так. Лучше выяснить, что не так со мной. И неплохо бы для начала прекратить выдумывать про любовь. Диета в двадцать два года, мечтательная чушь о признаниях в любви…

И что же я делаю восемь лет спустя? Западаю на собственные фантазии про англичанина из Парижа, который если и существует, так только в голове у Билла. А дохлый номер с Лаймом? И я еще воображала, будто ему нужно нечто большее, чем секс в деревенской гостинице.

Хотелось бы мне снова вернуться в те времена с гольфами. Жизнь тогда была намного проще. Я часто выдумывала что-нибудь, но мои выдумки касались главным образом личностей вроде Боба Гелдофа или Дэвида Соула.[17] Тех, с кем я вряд ли завязала бы роман. Или даже случайно встретилась в «Вулвортсе».

Интересно, что стало с Дэвидом Соулом?

Глава тридцатая

Не знаю, как принято вести себя безработным. Это что-то вроде покойника в семье? Может, надо обзвонить всех со словами «Ты только не волнуйся, но…». Или скрыть от всех?

Уже в третий раз, завтракая мюслями, я раздумывала, кто как среагирует на новость.

Джоди с Диди разволнуются за меня до небес.

Мама, скорее всего, предложит пойти к ней в уборщицы.

Папа пришлет денег.

Скотский Адвокатишка из Личхардта наверняка скажет: «А ведь я предупреждал».

А после завтрака произошло чудо. Позвонила женщина из отдела здравоохранения и сказала, что ей очень понравилось мое письмо. Она, правда, не знает, сколько за это заплатят и берут ли там вообще свободных художников, но эту часть я пропустила мимо ушей. Я была способна только на одно: исполнить что-то вроде победного танца в своих черных гольфах (тоже третий день подряд).

Поскольку последние семьдесят два часа я почти ни с кем не общалась, то теперь говорила без умолку:

— Понимаете, я ведь даже анорексию заработала, когда была помоложе. И как раз вчера нашла свои старые дневники, специально отыскала, думала, пригодятся.

— Что ж, Виктория, я позвоню вам, как только мы примем решение.

Судя по ее голосу, она была бы рада вырубить меня каким-нибудь ксилофонным сигналом.

Положив трубку, я чувствовала себя как бегунья Кэти Фримен, поставившая новый рекорд. Да! Наверное, теперь моей безработице конец. Женщина порассудительнее, чем я, подождала бы большей определенности, хотя бы следующего звонка. Но я считала, что у меня уже есть повод для праздника.

И отправилась в парикмахерскую. Дорогую. Под названием «Удача».

Все сотрудники там расхаживали в черных резиновых фартуках с надписью «УДАЧА». Мне предложили белое вино, кофе без кофеина, мятный и ромашковый чай или воду — хороший признак. Может, в один прекрасный день в парикмахерских начнут подавать и напитки покрепче. Они, видит бог, там не лишние. Я познакомилась со всеми: с женщиной, которая принесла мне чай, и с женщиной, которая мыла мне голову, и с мужчиной, что красит волосы, и с парнем, который стрижет.

Парня звали Тихоня. Правда. Тихоня из «Удачи».

Слева на лицо Тихони падала сногсшибательная завеса из обесцвеченных волос. Справа волосы были подбриты и выкрашены в угольно-черный цвет. Сережек у него в ухе было столько, что оно напоминало жалюзи.

— Как вы насчет «готского возрождения»? — спросил он.

— М-м-м.

За кого он меня принимает? Мне тридцать лет, в конце концов. Впрочем, ладно. Многолетний опыт научил меня в парикмахерских на все отвечать «м-м-м», иначе могут и скальп снять.

— Не включишь «Долбаных кровососов»? — обратился Тихоня к своей подружке, которая торчала здесь для моральной поддержки.

Она угромыхала в огромных красных ботинках — клац-клац-клац, — и вскоре из динамиков понеслось что-то, до удивления напоминающее вопли Роджера, которому автомобильная дверца прищемила хвост. Когда подружка вернулась, ее ботинки были сплошь в остриженных волосах. Может, потом они с Тихоней их соберут и сделают с ними что-нибудь готское и ритуальное.

— У вас потрясающие волосы, — заметил Тихоня.

— Спасибо.

— Думаю, здесь надо немного убрать.

Я кивнула. Что еще должен делать парикмахер, если не убирать здесь немного?

«Кровососы» завелись снова. У меня возникло ощущение, будто Тихоня орудует ножницами в такт музыке.

— Обеденный перерыв? — поинтересовался он. Я кивнула. Ну, это же действительно середина дня.