Читаем Э. Замакоис. Висенте Бласко Ибаньес полностью

Почему? Разв Бласко Ибаньесъ не оптимистъ? Нтъ, романистъ исполненъ радостной вры въ побду, здоровой гордости своею мощью. Но какъ человкъ, много боровшійся, онъ знаетъ, какихъ неимоврныхъ силъ стоитъ побдить серьезность препятствій, пройти длинный и трудный путь, ведущій къ счастью, путь, на которомъ милліоны душъ падаютъ отъ отчаянія. Завоеватель великодушно забываетъ въ эту минуту о самомъ себ, чтобы пожалть легіоны слабыхъ, не сумвшихъ достигнуть своей цли. Да, жизнь, разъ она побждена, подобна преданной и покорной женщин. Безъ сомннія, счастье, справедливость находятся здсь подъ нашими руками, но нужно обладать чудодйственной волей, чтобы завоевать ихъ. Они такъ далеки и такъ высоки, а борьба за нихъ такъ жестока!


VI.


Я снова постилъ Бласко Ибаньеса въ его домик на улиц Саласъ. Мн хотлось проврить свои впечатлнія, собрать нсколько данныхъ о его жизни и произведеніяхъ.

Кабинетъ писателя просторенъ и неправиленъ, съ двумя окнами, выходящими въ садъ, на группу деревьевъ. Въ глубин нсколько полокъ съ книгами. Портреты Мопассана, Золя, Бальзака и Толстого, кажется, царятъ надъ комнатой. Они висятъ рядомъ и между ихъ задумчивыми лицами, хранящими мучительные слды умственнаго напряженія, существуетъ какая-то особая, скорбная гармонія. Стны украшены старинными предметами и превосходными эскизами Хоакинъ Coрольи. Все на мст. Картины, обои, мебель все безъ сомннія находится тамъ, гд должно находиться, и однако я чувствую вокругъ себя какое-то скрытое лихорадочное безпокойство, какъ будто коверъ, картины и кресла, въ силу какого-то необъяснимаго магнетическаго вліянія, живутъ той же сильной и вчно мятежной жизнью, какъ душа самого писателя.

Сидя противъ меня, положивъ ногу на ногу, откинувшись нв спинку кресла, Бласко Ибаньесъ куритъ и смотритъ на комнату. Время отъ времени онъ поднимаетъ вки и въ его поз, въ беззаботномъ, привтливомъ тон его бесды чувствуется пріятное утомленіе, скрытое свтлое самочувствіе человка, совершившаго большое напряженіе и довольнаго своимъ дломъ. Когда будущее намъ улыбается, мы предпочитаемъ смотрть на него такъ, съ закрытыми глазами.

Все молчитъ кругомъ. Втерокъ радостно шепчется въ свтлой, свжей зелени деревьевъ сада. Солнечный свтъ рисуетъ въ сумеркахъ кабинета прямую дрожащую линію, сверкающую, какъ золотая шпага.

Снова я испытываю то неопредленное чувство удовлетворенія, о которомъ говорилъ выше. Мы, которые много боролись съ жизнью, которые по опыту знаемъ гигіеническое значеніе борьбы и напряженія, мы любимъ общество тхъ людей, которыхъ Морисъ Барресъ назвалъ "профессорами энергіи". Они на самомъ дл и являются ими, и не потому, что они вкладываютъ въ свою дятельность удивительную силу, а потому что отъ нихъ какъ будто исходитъ какое то магнетическое, чисто физическое излученіе, подчиняющее себ слабыхъ, длающее ихъ боле радостными, сильными и мужественными.

Я думаю:

"Этотъ человкъ пробился"!

И онъ въ самомъ дл "пробился", достигъ славы художника и матеріальной обезпеченности, граничащей съ богатствомъ, какъ и должно быть въ разцвт силъ, когда грудь еще горитъ энтузіазмомъ, а міръ кажется волшебнымъ садомъ, когда на каждой дорог насъ еще поджидаетъ тайна, а на устахъ каждой женщины мы находимъ каплю сладкаго безумія.

Богатство, любовь, удовлетворенное честолюбіе должны быть украшеніями и подарками молодости, какъ ими въ дтств являются игры и театры маріонетокъ. Предложить старику славу – одно изъ лучшихъ, если не лучшее украшеніе жизни – это то же самое, что подарить тридцатилтнему мужчин куколку съ закрывающимися глазами. Оба одинаково поступятъ съ своимъ подаркомъ, съ грустью посмотрятъ на него и подумаютъ:

"Почему вы явились такъ поздно"?

Бласко Ибаньесъ добился славы еще задолго до старости, когда могъ ею еще вполн наслаждаться, милость, которую снискали лишь очень немногіе, ибо борьба за жизнь такъ ломаетъ и подрываетъ людей, что одни остаются разбитыми, а другіе, хотя и выходятъ изъ сраженія побдителями, но такими ослабвшими и изможденными, что у нихъ не остается силъ наслаждаться побдой.

Я говорю Бласко Ибаньесу о его произведеніяхъ и замчаю съ удивленіемъ, что онъ знаетъ ихъ хуже меня. Я цитирую имена, типы, возстанавливаю цлыя сцены, а онъ пожимаетъ плечами.

"He помню"! – говоритъ онъ.

Въ его памяти сохраняются лишь главныя линіи произведеній, детали онъ забываетъ.

"Я – прибавляетъ онъ – человкъ, котораго захватываетъ только настоящее и еще больше, чмъ настоящее, будущее. Прошлое для меня не существуетъ. Я презираю и забываю его. Это помогаетъ мн, очевидно, жить, сохранять хорошее расположеніе духа. Многіе говорятъ, что я добръ. He врьте. Я ни добръ, ни золъ, я страшно импульсивный человкъ, немедленно, подъ первымъ ударомъ впечатлнія, слпо иду я туда, куда влечетъ меня ураганъ моихъ нервовъ: а потомъ не остается ничего, ни ненависти, ни сожалнія, ничего. Достаточно, чтобы надъ моей душой пронеслась мечта и все, что было въ ней, стирается.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное