Э.Зорин - Огненное порубежье

— А ты, знай, лежи да гляди в небушко-то,— приговаривал Кочкарь.

Святослав лежал на спине и глядел в небо, и боль постепенно отпускала его.

По небу плыли белые комки облаков, деревья подпирали его своими лохматыми вершинами, и пронзительная синева проливалась в широко открытые глаза князя.

Загостился он на этом свете, другие-то, его же лет, покоятся в земле. Нынче молодые пришли им на смену, горячие и непоседливые, и справляться с ними старому князю становилось все тяжелей. Может быть, потому и о смерти думалось спокойно, как о неизбежном? Может быть, потому и не тосковал он, прощаясь с жизнью?

Хотел он помирить князей, хотел на старости лет утешиться мыслью, что жил не зря. Сколь помнит себя, все мечтал о высоком киевском столе, много зла сотворил на пути к нему, думая добром искупить содеянное. Убивал, обманывал, льстил. А что из того? Разве уменьшится на земле зла после его смерти?.. Кто, кроме Кочкаря, уронит по нему слезу. Да и Кочкарь взгрустнет оттого лишь, что со Святославовой смертью кончится и его беззаботная жизнь. Отомстят Кочкарю обиженные сироты, припомнят князья всю его покрытую Святославом вину, поведут его на суд, как разбойника с большой дороги. Да и не разбойные ли дела творил Кочкарь?.. Только что с княжеской печатью... За такие-то дела простых людишек сам Святослав карал без милости...

Тихо смотрел князь на небо, жадно впитывал в себя последнюю синеву, словно в могилу хотел ее унести с собой, чтобы после того, как спустят его в землю, черной мглой подернулся небосвод и люди, оставшиеся после него, содрогнулись от страха.

Лежал Святослав на попоне и вспоминал, как отходила Васильковна. Не надолго пережил он ее, а еще в прошлом году, стоя у ее изголовья, думал, что жить будет вечно. С нетерпением ждал ее последнего дыхания, потому что томились во дворе оседланные кони, готовые унести его в Чернигов, где снова собирались князья на половцев.

И Васильковна, словно читая его потаенные мысли, глядела на него жалостливо и мудро, как умеют глядеть только прикоснувшиеся к смерти люди. И он вдруг взорвался нестерпимым отчаянием, опустился у изголовья ее на колени, молился, и плакал, и просил у нее прощенья.

Свезли Васильковну, схоронили, и на княжеском дворе навсегда поселилась тревога.

Ночами снилась Святославу княгиня. Приходила к нему в белом подвенечном платье, тихо садилась рядом и ласкала его, гладя неторопливой рукой по голове.

— Ты пошто живая? — спрашивал он ее.

— А разве я умерла? — спрашивала она.

— Не тебя ли схоронили на мокриды? — спрашивал он.

— Ты не рад мне? — спрашивала она.

— Страшно мне,— говорил князь.— Страшно и холодно.

— Это от меня,— говорила княгиня.— Это могильный холод. Так холодна земля. Но ты не бойся. Я тоже боялась, но теперь я не чувствую холода. Теперь мне тепло и спокойно.

Святослав стучал зубами и дрожал всем телом.

— Изыди,— шептал он.— Свят-свят.

И княгиня медленно подымалась и уходила. Он чувствовал дуновение ветерка от ее подвенечного платья.

Святослав сидел на ложе, опустив на пол высохшие тонкие ноги. Так сон это был или это была явь? И не сон ли то, что он сидит и смотрит в мокрые от дождя окна? Что сон и что явь? И разве сон — не частица жизни, разве то, что происходит во сне, не влияет на дела и судьбы людей? Разве он не велел в то утро выпустить из поруба всех своих врагов, и разве не молился он за них в Софийском соборе?!

Князь лежал на спине и смотрел в небо. Такого неба он не видел еще никогда. Такое небо бывает только раз в жизни, потому что его нельзя унести с собой, нельзя выпить глазами всей синевы. Как нельзя дважды родиться.

А если бы он родился во второй раз? Разве он смог бы жить иначе? Разве научила его чему-нибудь жизнь? И зачем ему синева, если прожил он, уткнувшись в землю, и только сейчас увидел, как прекрасно небо, и все земные дела его — только тлен и прах?..

Кочкарь пошевелился у его ног, и князь вздрогнул. Он обратил свой взор на воеводу и сразу же забыл про небо. Боль прошла, можно было трогаться в путь. Он должен прибыть в Киев к сроку. В Киеве ждут его родной брат Ярослав и двоюродные братья Игорь со Всеволодом. Он созвал их на совет, чтобы решить, когда выступить против рязанских князей, с которыми опять возникли споры за пограничные с Черниговом волости.

Святослав приподнялся на попоне, взглядом подозвал Кочкаря.

Кочкарь склонился над ним.

— Вели седлать коней,— сказал князь.

Воевода посмотрел на него с изумлением.

— Аль полегчало? — спросил он, разглядывая бледное лицо Святослава.

— Я не о том,— поморщился князь.— Время ли нынче отлеживаться на попоне? Иль запамятовал, куда спешим?

— Чай, князья и подождут. Молоды еще.

— Рязанцы — те подождут,— сказал Святослав.

Кочкарь не смел его ослушаться. Он помог князю сесть на коня, сам ехал рядом, заботливо глядя на Святослава.

— Шибко-то не гони,— сказал князь. Он чувствовал, как в нем снова подымается нестерпимая боль.