Еда и не еда

Ну вот! Могла бы догадаться, что он переключит разговор на меня. Сейчас начнет копаться в моем детстве, выискивая на его безоблачном небосводе темные пятна.

– Нет, но могу себе представить. Моя деревенская бабушка держала кур, и в детстве я любила их кормить.

Он выпрямился, и в его взгляде застыло сладострастное предвкушение. Приготовился к тому, что теперь я разоткровенничаюсь. Как бы не так!

– К зиме их убивали. А мне врали, что куры сбегали или прятались. И поедая на обед супчик, я не догадывалась, что он из той самой курочки, которую я еще вчера кормила травкой.

Поделившись этим сомнительным откровением, я снова замолчала, а он выдал очередное глупое замечание:

– Сейчас их убивают безболезненно. Током, кажется…

– По-вашему, это очень гуманно? Но я вас расстрою. Током их только оглушают. Чтобы птица не билась и не портила товарный вид. А потом нож в глотку, артерия разрезается, птица висит на крюке, пока из нее вытекает кровь. Это безболезненно, как думаете?

Его каменное лицо даже не дрогнуло. Само самообладание.

– Курица – всего лишь птица.

– Ну конечно. Для такого самонадеянного существа как человек. Ведь животные выращиваются только для того, чтобы сделаться обедом.

– Значит, вам стало жаль животных, отсюда всё пошло?

Что он имел в виду под этим «всё», было неясно. И куда оно «пошло» тоже.

– Вам на самом деле это интересно?

– Разумеется.

Ну да! Господи, на что только люди не идут ради денег. Некоторые готовы часами слушать других и делать вид, что им это интересно.

Махнув рукой на незадачливого психолога, мать обратилась к знакомому врачу, если так можно назвать гомеопата с сомнительной репутацией. Этот, с позволения сказать, специалист подошел к проблеме (ну они все считают это проблемой или каким-то досадным недоразумением) с другой стороны и начал рисовать пугающие картины моего будущего, в котором у меня неизменно должны перестать расти ногти, выпасть волосы, резко снизиться гемоглобин, исчезнуть цикл, разрушиться кости и прочее-прочее. Короче говоря, белковое голодание медленно, но верно меня угробит, если я не перестану издеваться над своим организмом. Когда я заметила, что в чечевице белка больше, чем в курице, он нервно замотал головой: растительный белок не идет ни какое сравнение с животным и так далее по обкатанной схеме с незаменимыми аминокислотами, которых якобы неоткуда больше взять… Ну что с таким спорить?

Я не стала ничего объяснять и доказывать. Я сторонилась тех, кто приводил факты, оперировал цифрами и подгонял под свои выводы результаты экспериментов. Я решила для себя, что убийство есть убийство. Какие еще нужны доводы? Люди оправдывают войны, да еще с каким пафосом и лицемерием, а тут какие-то примитивные существа, созданные лишь для убоя. Это разумно, да? Это цивилизация?

Я запаслась готовыми ответами на однообразные вопросы, которыми мучили знакомые, когда до них доносились слухи (а это трудно было скрыть) о том, что я стала травоядной. Не исповедоваться же каждому, кто вдруг замечает, что за общим столом я почти ничего не ем. Мое окружение интересовала лишь утилитарная сторона вопроса: какая мне польза от того, что я испытываю такие лишения. Какие лишения? О чем они?

О том, что еда – это удовольствие. И неважно, что ради твоего удовольствия кому-то придется пострадать. Потребление как самоцель. Самонасыщение как оправдание.

Мама совсем отчаялась. Она чуть было не пошла к местному батюшке, чтобы тот наставил меня на путь истинный и объяснил, что животное отличается от человека тем, что у него нет бессмертной души, поэтому мы, люди, можем распоряжаться этими неразумными существами по своему усмотрению. Он бы обязательно рассказал мне о том, что пост – дело богоугодное, а то, чему следую я, – от лукавого, от гордыни, от самолюбования. А на ветхозаветное «Не убий» он возразил бы тысячей других цитат и убедил бы меня, что священные тексты писались для того, чтобы их толкования можно было применить ко всем сферам человеческого бытия.

Как только мать заикнулась о священнике, не выдержал отец:

– Оставь уже ребенка в покое! Ей самой скоро надоест придуриваться.

Так мы теперь и живем: мне все никак не надоест придуриваться, а она продолжает ждать и с брезгливым видом посвящать знакомых в тонкости моих кулинарных экспериментов.

Я послушно катила тележку к кассе. Сейчас мы погрузим сумки в машину, поедем домой, чтобы готовить ужин, а потом соберемся за одним столом, и я спокойно выслушаю пару глупых колкостей о том, что листочкам салата тоже может быть больно… Я готова к непониманию, с которым мне придется столкнуться в будущем. Но готовы ли вы?…

Мы уйдем, а в холодильниках останутся лежать части чьей-то плоти, разрезанные на кусочки и пласты, прокрученные через мясорубки, напичканные специями, переработанные в окорока и колбасы. Полежат несколько дней и, если не окажутся в одной из переполненных тележек, будут выброшены, утилизированы, уничтожены…

Как вам такое удовольствие?