Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Хозяева, — прохрипел я, стуча по низкой двери навершием всё ещё зажатого в руке кинжала. — Откройте. Откройте... — и медленно сполз, привалившись к косяку. — Я не причину вреда. Мне нужно только поесть. И я уйду. Откройте...

Должно быть, в этот момент я отключился, потому что в следующий — обнаружил себя лежащим на лавке, созерцая законопаченный мхом дощатый потолок. И разбудил меня тот самый запах, усилившийся теперь в разы.

— На-ка, похлебай, пока горяченький, — возникла у меня возле правого глаза тарелка, источающая густой мясной аромат, и тело, не спрашивая разрешения у мозга, перевело себя в сидячее положение.

Тарелку держали большие узловатые ладони, огрубевшие, мозолистые, с жёлтыми грязными ногтями. А поверх тарелки, через завесу поднимающегося пара на меня смотрели светло-голубые глаза в обрамлении кустистых бровей и паутины глубоких морщин, смотрели весело, даже немного озорно, как мне показалось.

— Э-э, ложку-то возьми! — предложил радушный хозяин избушки после того, как я схватил тарелку и, обжигая нутро, залил в себя всё до последней капли.

Супец вернул телу ощущение собственной материальности и убедил желудок, что тот теперь не одинок. По отогревшимся мышцам распространилась сладостная нега, и своевольное туловище снова опустилось на скамью:

— Спасибо, — заставил я язык совершить непривычные ему манипуляции.

— Да было бы за что, — махнул рукой дед и поставил пустую тарелку на стол.

— Где мы?

— А... так это... дома у меня. Ты не кипишуй, тут тихо, не найдёт никто.

— Я же нашёл. Город далеко?

— Это который?

— Пенза.

— Дня четыре ходу. Моего, стариковского, — уточнил дед, усмехнувшись, и добавил, видя, как я щупаю пустые ножны: — Ножичек твой на столе вон лежит, обронил ты. Чудной, им разве только дырки ковырять хорошо. Тебе почто такой?

— Именно для этого. Дай сюда.

Дед взял кинжал и протянул мне рукоятью вперёд:

— Как же угораздило-то тебя — в лесах да с одним ножичком? С пензяками чего-то не поделили?

— И с ними тоже. Один тут живёшь?

— Зачем один? С козою своей. Дуськой звать. А тебя-то, кстати, как по имени?

— Николай, — представился я.

— А меня Андреем нарекли, — протянул дед руку. — Вот и познакомились.

— Да, — сел я, морщась, и тронул разбитый затылок. — Продезинфицировать есть чем?

— Найдётся. Я и тряпок накипятил для перевязки. И одёжку тут припас кой-какую, — дед поднялся и достал с лежанки аккуратно сложенные штаны и рубаху, а также клубок бинтов и склянку с прозрачной жидкостью. — В бане вода горячая.

— У тебя и баня есть?

— А то? Чай не первый десяток лет тут обитаемся. Как выйдешь — налево, за кустами. Керосинку вот возьми. Мыло там есть. Справишься?

Я кивнул и, приняв дары, отправился совершать омовение.

Чёрт, как же хорошо смыть двухнедельную дорожную грязь. Чувствуешь себя заново родившимся. Заодно и шмотьё своё постирал. Пилить сейчас куда-то один хрен резона нет, передохнуть надо, дух перевести, обмозговать всё на свежую голову. Да ещё и подфартило так, что грех уходить. Хотя дед этот... Нужно с ним держать ухо востро.

Вернулся я, будто в раю побывал — чистый ангел, весь в белом, только берцы, как копыта чернотой сверкают, и кинжал за голенищем.

— Во, совсем другое дело, — одобрил дед, — хоть в гроб клади.

— Шутки у тебя... — бросил я плащ на скамейку.

— А я тут перекусить собрал, — кивнул дед Андрей на стол, где появилась тарелка с картошкой, куском варёного мяса, а так же откупоренная бутылка и две кружки. — Ты как на счёт этого дела?

— Положительно, — взял я кружку и проверил, нет ли чего на дне, после чего налил обоим. — За знакомство?

— Можно и за него, — ударил дед своей кружкой о мою. — Будем. Ух. Ты ешь-ешь, на меня не смотри, я после заката не налегаю. А тебе не помешает.

— Фигуру бережёшь что ли? — зачерпнул я полную ложку.

— Да не больно-то фигурист уродился. О здоровье пекусь. Тут, в глуши нашей, сам понимаешь... Давеча вот в кишках закололо — и хер его знает, чего там, спросить не у кого. Настоечки с чагой попил, отпустило, вроде. А уж ежели сосуды там, сердце — пиши пропало. Так что хошь-нехошь, а о здоровье думать надо.

— А самогон без закуски здоровью не вредит?

— Ты что? Наоборот — всех микробов повыжгет вредных! Ещё, слыхал, радионук... нуклиды выводит из организму. Хер знает, чего такое, но раз хвалят за это самогончик, значит, надо выводить. Давай по песят. За чистоту.

— Твоё здоровье.

— А-агх! Хороша получилась. Чуешь, дубом отдаёт?

— Есть немного, — поставил я кружку и закусил мясом, разглядывая шкуры и рога на стенах. — Охотишься?

— Само собой. Как в лесу жить и не охотиться? Это то, что в городе сбыть не удалось, вот стены и утепляю, ну и для красоты так... Волки, лисы, белки, зайцы с куницами, птица разная, кабаны захаживают. Несколько раз и медвежьи следы видал, но — бог миловал — не повстречались.

— А что так? За медведя же неплохо платить должны.