Эдда кота Мурзавецкого (сборник)

– Я тут этого встретила в центре, ну эту сволочь драную... За какими-то справками приехал. Для пенсии.

По тому как они зашептали, Васена поняла: новость важная и имеет к ней отношение.

– Я ему: подам на тебя и слуплю за все годы. Я не пошляк – это он мне! Слышишь? Я, мол, ее признаю и дам ей фамилие. Пусть обретет красивое восемнадцатилетие. Говна пирога – я ему! Нашел чем одарить, Козлов несчастный. Ты гони денежки по-хорошему. Где ж их взять, хорошие – он мне. Я, можно сказать, инвалид-чернобылец и инвалид-афганец. Соприкасался. Оба два – понимаешь? А не платят ни за то, ни за другое. Мне себя бы прокормить. Про своих законных я молчу, их мать ростит, слава богу, деловая баба. Но я не при ней, зачем ей дважды неубитый. Я сам по себе. Я нищий. Так что с меня только фамилие. Ага! Ага! – я ему. – Чтоб потом тянуть с девчонки на свою старость? Тебе признание сейчас выгодней, так? Он мне – я не навязываюсь. Я не пошляк какой-нибудь.

– А где ж он обретается? – это уже бабушка.

– Да где-то в Сибири.

– Не работает?

– Куда там! Ты б на него глянула. Ему не сорок пять дашь, а сто сорок пять. Трухлявый пень по мне красившее.

Значит, если мать не шутила, его фамилия Козлов. Козлов с неизвестной земли под названием «где-то». Не пошляк какой-нибудь. Вот и снова достало ее это понятно-непонятное слово. Бывает же! И вкус у него есть, и запах, и цвет, а хрен разберет – откуда смысл?! Неужели именно в этом – бросил палку?

«На гору», в центр, ходили в магазин. Считалось, там товар свежее. Все-таки там был административный центр. У дома с тремя колоннами стоял Ленин с протянутой рукой. Говорят, его когда-то хотели завалить, но народ не дал. Пожалел. При чем, мол, тут он, сказал народ, если после него всего натворили невпроворот. И дедушка остался. С протянутой, как у всех, на горе и в низине, рукой. Единство партии и народа состоялось в отдельно взятой точке. Это так выразился их историк. Забубенный дядька, потому что считал историю искажением жизни. Дойдя до любимых мыслей, он начинал нервничать, выпучивать в углах рта пену и мог нечаянно задеть линейкой, отчего бывали слезы и царапины. Васене он говорил так:

– Твоя голова должна быть на другом теле. Голова у тебя мыслью острая, а тело тупое и ленивое. Как будешь жить – головой или телом?

Острая мыслью Васена смеялась в лицо и отвечала:

– Конечно, телом, его же во мне больше.

– Не девка – гвоздь, – смеялся историк и почему-то начинал заводиться с полоборота на Чубайса, Березовского и всех евреев скопом, они у него шли одной строкой, а у Васены после этого могла появиться ни с того ни с сего пятерка по истории. Просто так. За острый ум.

Подслушанный разговор не поколебал Васенину стратегию по имени Бодайбо. А случай резко изменил историю. Помните то, ошибочно адресованное в Троицк письмо? И то, как поповская дочь и мать солдата Иванова спрятала весточку из ниоткуда. Просто так, инстинктивно, по-женски: а вдруг правда где-то родилась у нее внучка или внук? Мало ли что говорит сын? Мог боец и не запомнить такую малость в радости победы. И завалялась эта чертова телеграмма до желтого цвета, а у деда аж руки затряслись, когда он ее нашел. Было же у него, было что-то такое неведомо прекрасное. Он не помнит ни имени там или фамилии, не помнит города, он помнит счастье победы и любви. Такого же больше не было, черт его возьми! Так надо же это найти. Шахты? Шахтерск? Где-то там был... Найдет, если все внутри колошматится! Все померли, а он живой... Для чего-то живой... Вот это главное – для чего-то...

И он решил туда съездить, дурак такой. Как раз гуляли мужики на 9 мая, припоминали девок победы. Как возвращались с войны и в каждом месте им были рады до опупения.

– В сорок седьмом я демобилизовался, – сказал не прадедушка Васены, – и была у меня одна девчоночка-малолетка. Рьяная по этому делу, не сказать. Соки высасывала до капли. Мокрый вставал, как забойщик. Честно скажу – сбежал, понял, что такой силы мне надолго не хватит. Бежал, аж в жопе трещало.

– Ну и дурак, – сказали ему. – От таких женщин мужик не уходит. Это ж смак жизни. Энергетика.

И задумался старик. Получил пенсию, и внутри так засвербело, что купил билет в общий вагон на боковушку. И поехал туда, не знаю куда. Дед приехал в город Шахтерск и ничего не мог вспомнить, потому что сроду тут не был. Покрутился, повертелся. Ну, возьми, дурак, посчитай в уме, сколько лет сейчас той зажигалке! Нет, без ума! Он ходил и искал ту, которую помнил. Как-то слабовато, больше в лёжке, но вот ходил и пялился на молодых, придурок недобитый. А навстречу ему – Васена. Она – наперерез, а он ей – «я очень хорошо вас помню».

– Ты чего, дедушка, спятил? – У нашей девушки с языком все было в порядке, резала бритвой. Сказала, и только ее и видели. Но он пошел следом, увидел какую-то тетку – белье вешала, бабку – порог мела. Зачем они ему? Его ж память колошматит так, что все время приходится штаны спрямлять. Дождался вечера, та девчонка, что приметил, рванула куда-то, он за ней. Понятное дело, на танцы.