Эдера 2

— Тогда, почему же вы их терпите? — последовал совершенно логичный вопрос.

Отторино поморщился.

— А-а-а... Приходится.

Однако Эдера, нимало не удовлетворенная таким ответом, продолжала недоумевать.

— Но почему?

— Я ведь не могу послать всех и вся, — насупился дель Веспиньяни, — я ведь вынужден... А-а-а, вы, конечно же, правы: живя в этом пошлом мире, надо идти на компромиссы, мало идти на уступки... И никуда ты от этого не денешься, как бы того не желал. Однако как этого не хочется!

По тону, которым была произнесена последняя фраза. Эдера поняла, что дела Веспиньяни говорит совершенно искренне.

Она подняла глаза.

— Так что же делать?

Граф вздохнул.

— Не знаю... Впрочем, чтобы отрешиться от пошлости и никчемности современной жизни, есть много способов, — ответил он. немного подумав.

— Каких же?

— Ну, мало ли... Красивые женщины — прежде всего... Произведение искусства, вкусное вино, хорошая музыка... А лучше — когда все это и сразу же, — заключил он.

— Вы считаете, что музыку, хорошую музыку, можно, так сказать, потреблять тем же образом, что и хорошее вино? — осведомилась Эдера. — Не говоря уже о женщинах?

Да, слышала бы этот разговор сестра Марта — она вряд ли бы узнала в этой красивой и остроумной женщине свою воспитанницу.

Жизнь преподнесла Эдере множество уроков, и она очень, очень изменилась с тех пор, как покинула стены монастыря. Теперь она уже не молчала, не лезла за словом в карман — теперь на каждое слово собеседника, даже такого остроумного, как граф Отторино дель Веспиньяни, у нее был готов ответ или встречный вопрос. Она повторила:

— Так что вы скажете?

— Музыка, искусство, — принялся объяснять граф,— создано прежде всего для наслаждений...

— А женщины?

— Для обоюдного наслаждения... Хотя, — он наморщил лоб, — тут не все так однозначно... Понимаете ли, синьора, когда я говорю о женщинах, мне хочется поставить их в один ряд... Ну. как бы это поточней выразиться...

 С другими наслаждениями? — иронически спросила Эдера. — Так ведь?

Отторино вздохнул.

— Не совсем...

— То есть?

— Я так и знал, что вы зададите мне этот вопрос, синьора Давила, — сказал дель Веспиньяни.

Эдера быстро уточнила:

— Вопрос о наслаждениях?

— О женщинах, — последовал ответ.

— И как вы ответите на него?

— Конечно же, — сказал Отторино, — конечно же, как вы и предполагаете... Только не следует искать в этом что-нибудь э-э-э... Предрассудительное, — заулыбался он, вспомнив, с чего начался этот разговор.

— А в чем?

— Сейчас вы обвините меня в том, что я отношусь к женщинам, или хочу сказать, что отношусь, — тут же поправился он, словно давая таким вот образом понять, что это — совершенно разные вещи, относиться, и хотеть сказать, что относится,— сейчас вы скажете, что я — потребитель, что я живу только ради наслаждений... Ну, и так далее. Подробности, как говорится, письмом.

— А разве это не так?

Неожиданно Отторино согласился.

— Конечно же, так... Правда, с какой только стороны посмотреть на этот вопрос...

— То есть?

— Когда вы начинаете обвинять меня в потребительском отношении к жизни, — принялся объяснять дель Веспиньяни таким тоном, будто бы он был школьным учителем и объяснял урок маленькому, несмышленному ребенку, — когда вы начинаете обвинять меня в подобных грехах, любой бы человек на моем месте попытался бы оправдываться, попытался бы объяснить, что это — не так... Любой, но только не я. Да, Эдера, я действительно отношусь к жизни потребительски, но... — граф, немного разволновавшись, огляделся по сторонам, будто бы кто-нибудь посторонний мог помочь ему объяснить Эдере свою точку зрения. — Помните, вчера мы с вами говорили о цветах...

— О том, что учитель ботаники, глядя на букет, будет думать, гае стебель, где плодоножка, где пестик, тычинка, что торговец будет подсчитывать барыши, — вставила Эдера. которая живо вспомнила тот разговор.

Отторино кивнул.

— Вот-вот. Так вот, к чему это я — а я, в отличие ото всех их, буду только смотреть на этот цветок, буду наслаждаться его ароматом, буду поливать его, выпалывать сорняки, буду его лелеять и холить... И, конечно же, любоваться...

Эдера, которая с неослабевающим интересом слушала собеседника, наконец, поняла, к чему он клонит, что он хочет сказать.

— Это относится к женщинам? — спросила она, когда Отторино закончил.

— Несомненно. А разве красивая женщина — не подобна цветку? — спросил в свою очередь граф.

— А как же, синьор дель Веспиньяни, насчет хорошего вина, хорошей музыки...

Неожиданно дель Веспиньяни предложил:

— Вот что: давайте я приглашу вас в оперу... Вы ведь любите хорошую музыку? Впрочем, что я вас спрашиваю — все итальянцы музыкальны.

Эдера очень смутилась.

— Простите, но я предпочла бы идти в оперу втроем...

— То есть?

— Вы, Андреа и я...

— О, какие глупости! — воскликнул Отторино,— и вновь эти предрассудки...

Эдера молчала.

Дель Веспиньяни, убедившись, что на этот раз собеседница не будет ему возражать, произнес:

— Так вот вы ведь моя гостья, и я, кроме всего прочего, обязан вас еще и развлекать... Не так ли?

Слегка вздохнув, Эдера ответила:

— Ну да...