Эдесское чудо

Но никто не мог помешать Евфимии тихонько слушать эти разговоры, прячась за занавеской на галерее. А поздно вечером она ставила на окно своей комнаты маленький глиняный светильник и смотрела в темный сад, где такой же огонек светил ей из окна садового домика. Это было все, что могли себе позволить влюбленные жених и невеста, но им, казалось, этого хватало. По крайней мере, Евфимии: она так похорошела, что это заметили все родственники и подружки. Даже ее нянюшка, вообще-то продолжавшая не жаловать готфа.

* * *

Подошло, было пышно отпраздновано и миновало Рождество, и вот наступил день свадьбы. Было торжественное совместное причащение Алариха и Евфимии в кафедральном соборе, после которого епископ Евлогий объявил их мужем и женой[54], а затем в доме Софии был устроен пир, и длился он три дня. Были приглашены все родственники и соседи, несколько именитых жителей города, а также офицеры-готфы, соратники Алариха, ну и, конечно, его ближайший друг Гайна. Пришли Мариам с Товием и их родители, причем Товий был настроен очень дружелюбно к Алариху и даже сделал ему удивительный подарок – вышитую на шелке карту в непромокаемом футляре из рыбьего пузыря: такая карта была незаменима в походах, занимала крайне мало места, и цены ей не было. Еще не забывшие долгой осады города и лишений эдесситы искренне радовались и веселились.

София и Фотиния, конечно, обе грустили и не скрывали этого, но какая мать не грустит, выдавая дочь замуж? Ведь почти никогда не известно заранее, какая жизнь ожидает ее дитя. Диаконисса и няня и всплакнули не раз, но, глядя на счастливую новобрачную, утешались, уповая на Господа.

Еще во время свадебного пира Аларих перебрался на жительство в дом Софии, оставив в садовом домике одного Гайну. Новобрачные были счастливы, хотя каждый по-своему: Аларих стал спокоен и вальяжен, он глаз не сводил с молодой жены и, казалось, всем и каждому хотел объявить: «Эта женщина принадлежит теперь мне!» Он то хозяйски клал свою руку ей на плечо, то брал ее за руку и слегка потряхивал, заставляя звенеть дюжину подаренных им браслетов, золотых и серебряных. Евфимия же была похожа на только что расцветший молоденький подсолнух: куда бы ни пошел Аларих, глаза ее следовали за ним, хотя перед другими домочадцами она их стыдливо опускала.

* * *

Фотиния забрала свой тюфячок из прихожей комнаты Евфимии и перебралась с ним к харранкам. Обе они, и Нонна, и Фамарь, души не чаяли в старой няньке и не раз намекали ей, что были бы рады выкупить ее у Софии. Они даже сулили отпустить ее на свободу, как только подрастет маленький Тума. Но Фотиния и слушать ничего не хотела, хотя за мальчиком усердно ухаживала и, кажется, успела его полюбить.

– Твоя девочка вышла замуж, ты ей больше не нужна! – убеждала ее Нонна.

– Это уж так и есть, – вздыхала нянька, – пусть теперь этот чужеземец ее бережет!

– А ты его повысила в чине, – улыбнулась Фамарь, – прежде ты звала его варваром, а не чужеземцем.

– Ох, милая, ничего ты не понимаешь! Чужеземец страшнее варвара: варвар способен только обидеть, а чужеземец может увезти в свою страну и сделать навеки несчастной. Не всем удается на чужбине обрести настоящую семью, как мне…

– Или как нам здесь, в доме нашей доброй Софии! – воскликнула Фамарь. – Эдесса – прекрасный, удивительный город, но все же как хочется домой, в наш скромный и знойный Харран! Правда, матушка?

– Правда, милая, правда… Хоть бы какую весточку прислал нам поскорей сынок!

Но вести им принес Гайна, который сразу после свадьбы друга на время куда-то пропал. Оказалось, он был в их родном городе и даже по собственной инициативе разыскал там мужа Фамари, купца Абсамию, как оказалось весьма известного в городе человека, и принес от него письмо и посылку.

Когда на освобождение Харрана из Эдессы двинулся смешанный отряд греков и готфов, то победа их над осаждавшими город варварами была воистину молниеносной: едва завидев приближающееся войско, эфталиты бросили осаду и бежали на север, откуда они и пришли, по слухам. Их преследовали, но безуспешно. Радостно встреченное измученными жителями города войско вошло в город, в полном порядке прошло сквозь него строем, не учинив никаких притеснений горожанам (да с тех и взять было нечего после многомесячной осады), и расположилось в Харранской крепости, примыкавшей к городской стене с южной стороны.

Муж Фамари в своем письме радовался известию о сыне и сокрушался, что не может сам приехать в Эдессу за ним, матерью и женой; зато он посылает деньги с верным человеком, которого попросил сопровождать его семью на родину и заплатил ему за это немалую сумму. Причина же невозможности его поездки за семьей была проста и непреодолима: Абсамия вместе с другими горожанами защищал город на его стенах, и там он был ранен стрелой в бедро и ходить пока не мог, как не мог и ездить верхом. Об этом харранкам поведал Гайна, сам Абсамия о своем боевом ранении не упомянул.