Эдесское чудо

– Не печалься, голубка, а то опять сквасишь молоко для моего крестника! Наберись терпения, молись Богу, и все как-нибудь уладится. У братца моего характер вспыльчивый, но отходчивый. Вот ты поправишься, похорошеешь, как все мамочки, Фотий подрастет, и я уж устрою так, что Аларих заглянет к вам хотя бы на минуточку. А где минуточка, там и часок. Ты только веди себя с ним правильно, тут ведь одной любви мало. Думаешь, Фиона не любит своего мужа? Любит, страстно любит, а он от ее любви под вражеские стрелы убегает, потому что ему тесно и душно в ее жадных хозяйских объятиях. Так ты будь умней: дай ему во всем полную свободу, будь кроткой, послушной и ласковой, пой ему почаще любимую песню мужчин: «Все будет так, как ты хочешь, милый!» – Аларих и растает. А там, глядишь, он и отвезет вас в свой загородный дом, где ты будешь полной хозяйкой. А я, между прочим, уже намекаю Кассии, что не худо было бы устроить еще одну мастерскую для обучения новых учениц, где-нибудь подальше от города, чтобы девочки ни на что не отвлекались, а прилежно учились мастерству. Я пока не говорила ей, кто подходит на роль их наставницы, но ты, я думаю, догадываешься, кого она выберет. А не выберет сама, так я ей подскажу. А пока потерпи. Люди говорят: «Бог терпел и нам велел!» – забывая добавить, что «нам» почему-то всегда означает нам, женщинам.

И обе засмеялись. У Евфимии немного отлегло от сердца.

Глава пятнадцатая

Кончились все срочные заказы, наступило спокойное время. Теперь мастерицы исполняли только работы на церковь, которых было немного, да готовили вышивки впрок, к будущему сезону. В мастерской было тихо и тепло от двух больших жаровен, которые по приказу хозяйки постоянно меняли: она следила за тем, чтобы руки вышивальщиц не мерзли.

Маленький Фотий подрастал, ему уже сменили свивальники на маленькие теплые вязаные туники, и он с удовольствием ворочался в своей колыбельке и даже начинал садиться. Баловали его все, и, как только он начинал капризничать или просто гукать, кто-нибудь из мастериц тут же подходил к нему, чтобы взять на руки. А если была нужда, то и подгузничек ему меняли.

Из кухни для Евфимии каждое утро присылали в столовую кувшинчик молока и ставили на стол возле ее места. Молока у нее хватало, младенец рос, да и сама она похорошела, щеки порозовели, глаза снова заблестели. Она уже начала немного говорить по-готфски, а песни, которые пели мастерицы за работой, выучила почти все.

* * *

Отпраздновали Рождество Христово, за ним Богоявление[98]. Неспешно катились к весне тихие зимние месяцы. Аларих исчез из города. Кифия шепнула Евфимии, что он отправился в поход на юг, и это утешало молодую мать: она верила, что, будь он в Иераполисе, он бы непременно навестил ее, зашел хотя бы взглянуть на сына, если не к ней…

Мальчик рос, уже начал ползать и совершать путешествия по мастерской, исследуя все доступные ему уголки. Кассия приказала раньше времени вынести жаровни, чтобы малыш не обжегся, и, хотя в мастерской еще было прохладно, никто из вышивальщиц не возражал: все любили Фотия и согласны были ради него потерпеть небольшое неудобство.

Приближалась Пасха. На праздники приехал Аларих. Он пока не заглянул к Евфимии, но она затаенно улыбалась, думая о нем.

Между тем хозяйка заказала мастерицам сшить ей к празднику новый наряд белого цвета, богато расшитый серебром, шелками и жемчугом. Такие же наряды готовились и ее дочерям, только чуть скромнее. И как-то Фиона решила зайти в мастерскую посмотреть, как движется работа.

Был солнечный день, работать при таком свете было легко и удобно, мастерицы тихонько пели, а Фотий сидел над корзиной с обрезками и что-то довольно гукал, перебирая разноцветные лоскутки. При входе хозяйки вышивальщицы прекратили пение и встали. Фиона подошла к одним пяльцам, к другим, посмотрела на вышивки и осталась довольна. Она уже собиралась уходить, как в наступившей тишине раздался громкий радостный возглас малыша: это луч солнца упал на его золотую головку и заиграл на ярких лоскутках. Фиона покосилась на него и отвернулась, продолжая рассматривать вышивку. И никто не заметил, как Фотий, то ли привлеченный густым запахом розового масла, исходящим от одежды Фионы, то ли попросту принявши ее за мать, вдруг быстро подполз к ней и уткнулся ей в ноги.

– Что такое?! – резко вскрикнула Фиона. – Уберите это от меня!

Евфимия подскочила, подняла мальчика и прижала его к груди. А он, не испугавшись грозного окрика и не почувствовав испуга матери, протянул ручонку к ярким сине-золотым бусам, украшавшим грудь хозяйки.

Та, нахмурившись, отодвинулась, но принялась пристально разглядывать младенца, потом отвернулась и сказала Кассии:

– Унесите отсюда этого щенка! Я не желаю, чтобы мой наряд и платья моих дочерей провоняли младенцами!

Кассия молча склонила голову в знак послушания.

– Я проверю! – предупредила хозяйка и вышла за дверь.

Евфимия стояла ни жива ни мертва.