Помощник аукциониста, расторопный малый в темном костюме и белых перчатках, поднял вазу, чтобы все могли ее разглядеть. Лот оказался популярным – торг развернулся лютый, потенциальные покупатели то и дело вскидывали таблички со своими номерами, а те, кто полагал, что хорошо известен аукционисту, просто кивали головой. В конце концов ваза была продана, и Дюпен записал номер покупателя. Вазы и фарфоровые статуэтки продавались неимоверно быстро, и всякий раз Дюпен повторял процедуру, записывая номер или имя. Затем последовал недолгий перерыв. Пока покупатели обменивались сплетнями, помощник аукциониста установил на помосте мольберт и укрепил на нем первую из картин. Она оказалась весьма достойным морским пейзажем и также снискала высокую популярность. Вся прочая живопись, выставленная на торги, была очень быстро распродана по весьма впечатляющим ценам. Произведения искусства одно за другим шли с молотка, и зрители аплодировали тем из них, цена на которые взлетала особенно высоко. Дюпен мрачнел и мрачнел с каждой минутой, но продолжал вести записи, не говоря ни слова. Последними на торги были выставлены драгоценности. Для разжигания интереса публики аукционист вкратце представил ей школу Тутена и быстро разделался с несколькими лотами. Настал черед перстня с эмалевыми миниатюрами.
– Золотой перстень с эмалью, школа Тутена! Обратите внимание на искусную роспись – как свежи цветочки, как проказлив купидончик! – Аукционист сделал широкий жест в сторону перстня, достоинств которого публика не могла разглядеть на расстоянии. – И это еще не все! Далеко не все!
Помощник аукциониста открыл эмалевую крышечку и издали показал покупателям портреты внутри. Дюпен потянулся вперед, словно завороженный образами тех, кого он прекрасно знал по этим портретам, но никогда не встречал во плоти.
– При желании, убрать имеющиеся портреты или заменить их драгоценными камнями не составит затруднения!
Тело Дюпена напружинилось, и я невольно поднял перед ним руку, опасаясь, что он вскочит с кресла и аукционисту не поздоровится.
– Кто желает приобрести этот загадочный перстень?
Я немедленно поднял свой номер. Дюпен обжег меня взглядом.
– Благодарю вас, сэр! Есть ли среди нашей искушенной публики еще кто-нибудь, способный увидеть всю прелесть этой вещи и желающий добавить ее в свою коллекцию?
Желающий немедленно нашелся. Благодаря моей решимости и решимости соперника, стоявшего где-то в задних рядах, цена на перстень возросла еще и еще. Публика наслаждалась борьбой: дамы ахали и взмахивали веерами с каждой новой ставкой, мужчины переговаривались, наполняя зал гулом разбуженного пчелиного роя. Мое возбуждение также нарастало, и наконец я едва расслышал сумму, названную аукционистом.
– По, вы должны остановиться. Перстень не стоит и половины этой суммы, а ваши карманы отнюдь не набиты золотом.
Аукционист вопросительно уставился на меня.
– Сэр?
Мой номер взлетел вверх. Аукционист устремил взгляд к задним рядам. Все, сидевшие рядом со мной, обернулись туда же.
– Раз! – провозгласил аукционист, опуская молоток на трибуну.
Я тоже обернулся, чтобы взглянуть на своего соперника, и увидел невзрачного человека лет тридцати, одетого в строгий костюм, который подошел бы чьему-нибудь личному секретарю.
– Два!
Встретившись со мной взглядом, мой соперник соединил ладони перед грудью в беззвучном аплодисменте, признавая свое поражение.
Третий удар молотка раскатился по залу, точно гром.
– Золотой перстень с эмалью, – объявил аукционист, сверяясь с бумагами, лежащими перед ним на трибуне, – уходит к мистеру По!
Зал содрогнулся от громоподобных аплодисментов. Казалось, все взоры устремились ко мне.
– Безумство, По, – шепнул Дюпен. – Самое настоящее безумство!
– Безумством было бы допустить, чтобы столь важная памятная вещь была варварски уничтожена. Вы должны сохранить хотя бы этот перстень.
По окончании аукциона я прошел к аукционисту со своим номером, чтобы внести задаток и забрать счет за перстень. Опрометчивость моих действий нарастала – я был слишком захвачен лихорадкой азартных торгов и не подумал, как буду расплачиваться за покупку. Здравый смысл умолял меня отложить перо, принять заслуженную порцию унижения и вернуться к Дюпену с извинениями, но вместо этого я решил внести залог.
– Благодарю вас, По, – сказал шедший рядом Дюпен. – Я в долгу перед вами.
– Между нами нет, не было и не будет никаких долгов.
Дюпен мрачно кивнул.
– Ваши слова дороги мне не меньше, чем этот перстень. И надеюсь, вы понимаете, что от этой клятвы я не откажусь ни за что.
– Конечно.
Однако стоило нам подойти к столу клерка, случилось невероятное.
– Прошу прощения, – сказал клерк. – Момент…
Прихватив гроссбух и мой счет, он отошел к человеку, сидевшему за столом позади него, и быстро прошептал ему что-то на ухо. Тот, в свою очередь, нахмурился и поднял на нас взгляд.
– Какие-либо затруднения? – поинтересовался я.
Человек в элегантном костюме забрал у клерка гроссбух и мой счет и приблизился к нам.