Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной

Эдгар По исследовал захватывающие перспективы и коварные слепые пятна новых способов зарождения мира. Понимание его жизни и творчества требует пристального внимания к его связям с научной мыслью и открытиями, потому что этот решающий факт ярко раскрывает современную науку. Историк Томас Кун назвал первую половину девятнадцатого века «второй научной революцией». С помощью методов точных измерений и расчетов исследователи укрепляли программы семнадцатого века – первой «научной революции», отождествляемой с Бэконом, Кеплером, Декартом, Галилеем и Ньютоном, – в то время как научные области диверсифицировались и расширялись. По проливает особый свет на одержимость и противоречия науки начала девятнадцатого века, которая разворачивалась в Америке. В его работах воплощены определяющие ее противоречия: между распространением в народе и контролем элиты, между сочувствием и отстраненностью, между божественным энтузиазмом и ледяным материализмом.

По утверждал, что каждое слово и образ в стихотворении или рассказе должны способствовать достижению единого, сознательно выбранного эффекта. Его произведения вызывают ослепительное множество потрясений и восторгов – эффекты ужаса, юмора, отвращения, возвышенности. Однако за первым ударом зачастую следует и второй. Внимательный читатель может задаться вопросом: как ему это удалось? Какое сочетание слов, ожиданий и публичности позволило ему произвести такое сотрясение в индивидуальном и коллективном сознании? Далее могут последовать вопросы: были ли это приемы высокого и вдохновенного искусства или грубые уловки, созданные для того, чтобы вызвать низменные реакции? В тех случаях, когда По достигал эффекта реальности, или «правдоподобия», читатели могли спросить: является ли это правдивым изложением фактов или мистификацией, шутовством?

Эффект По – это восклицательный знак, за которым следовал знак вопросительный: поразительное, концентрированное воздействие, оставляющее читателя в недоумении из-за целой цепочки причин. Эта цепочка вела к увлекательному, но неуловимому источнику: самому По. Фантастические рассказы, детективные истории и нехудожественные произведения драматизировали акт исследования, а также борьбу, страхи, надежды и заблуждения человека, предпринимающего это исследование. Его изобретение новых эффектов и поиск скрытых причин ставят его в центр водоворота американской науки первой половины девятнадцатого века.

Чувства По и его современников подвергались бомбардировке новыми эффектами: электромагнитными сигналами, яркими световыми шоу, грохотом городских улиц, месмерическими эманациями, машинными печатными словами. Они также столкнулись с новыми методами и теориями анализа Вселенной, лечения болезней, обоснования политических решений, организации общества и формирования сознания. Сегодняшний образ науки – это лаборатории, микроскопы и белые халаты: регламентированное и единообразное занятие, которое в значительной степени финансируется правительством и признается лучшим (а для некоторых и единственным) средством получения достоверных знаний о мире. Однако, когда По начинал свою карьеру в 1830-х годах, такой образ науки являлся в лучшем случае далекой мечтой.

Термин «ученый» появился только в 1833 году, заменив собой обобщающее понятие «натурфилософ». В Европе последствия наполеоновских войн и начавшаяся промышленная революция вызвали жестокие конфликты по поводу прав и собственности, убеждений и опыта. Научная ситуация в Соединенных Штатах была еще более хаотичной, поскольку там не существовало национальных традиций и институциональных рамок. В популярной прессе и лекционных залах самоназначенные эксперты объявляли о сомнительных наблюдениях и вычурных теориях на любую тему. Не существовало достаточно влиятельных органов – ни научных ассоциаций, ни национальных академий, ни рецензируемых журналов, – чтобы отделить достоверные утверждения от ошибок или откровенного мошенничества.

Но течение начало меняться. Во времена Эдгара По ряд активных реформаторов – чьи пути пересекались с По и чьи открытия и изобретения он изучал и пересматривал – начали переделывать науку в набор взаимосвязанных утверждений о жизни на земле. Они хотели сделать их движущей силой материальных улучшений, единым образом знаний и природы.

Как мы увидим, для правнука Бенджамина Франклина Александра Далласа Бейча и его близких союзников – физика Джозефа Генри и математика-астронома Бенджамина Пирса – развитие науки стало основополагающим фактором для построения Америки как единой нации. Они стремились к созданию хорошо организованных, поддерживаемых на федеральном уровне институтов для обучения и исследований. Они считали их важнейшей опорой государственной власти, промышленного развития и территориальной экспансии. Через конфликты той эпохи наука начинала превращаться в мощный, хотя порой и находящийся под угрозой, современный институт.