Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Сарсфилд закончил свой рассказ. Унижение и радость смешались у меня в душе. Теперь, когда мне стали известны события, предшествовавшие моему пробуждению в пещере, многое прояснилось. Какое объяснение могло быть более очевидным? Чем мои действия отличались от того, что я наблюдал в поведении Клитеро?

Клитеро! Разве Сарсфилд – не тот человек, у которого он отнял друга? Возлюбленный миссис Лоример, преследуемый Уайеттом? Может, это мой шанс выяснить наконец, что истинно в истории Клитеро, рассеять упорно одолевающие меня сомнения?

Стоп! Ведь Сарсфилд сказал, что он женат?! Миссис Лоример была так быстро предана забвению или трогательная исповедь Клитеро соткана из лжи и бреда безумца?

Эти соображения вытеснили все другие мысли. Я пристально взглянул на моего друга и с сомнением в голосе нетерпеливо поинтересовался:

– Так вы женились?! Правда? Когда? На ком?

– Да, Хантли, я женат на прекраснейшей из женщин, Ей обязан я своим счастьем и благосостоянием, она вернула мне уважение, достоинство и честь, даровала возможность быть благодетелем и покровителем – вашим и ваших сестер. Она жаждет обнять вас как сына. Стоит вам только захотеть, и вы станете ее сыном в полном смысле слова, это зависит лишь от вас и желания нашей спутницы, с которой мы прибыли сюда.

– Боже мой! – воскликнул я, охваченный радостным удивлением. – Кого вы имели в виду, говоря о своей жене? Это – мать Кларисы? Сестра Уайетта? Негодяя, всячески отравлявшего ее жизнь? Злодея, с такой ожесточенностью донимавшего вас и несчастного Клитеро?

Последние слова еще звучали, когда Сарсфилд вдруг отпрянул, точно земля разверзлась у его ног. Лицо моего друга омрачилось ужасом и гневом. Едва обретя дар речи, он процедил сквозь зубы:

– Клитеро! Проклятье на ваши уста, оскверненные этим ненавистным именем! Не для того я преодолел тысячи миль, чтобы снова услышать его. Этот безумец здесь? Вы пересекались с ним? Он все еще ползает по земле? Несчастный, так вы сказали?! Неблагодарный мерзавец, не имеющий себе равных! Какой гнусной ложью он тут вас потчевал? Да еще, похоже, посмел произносить священные имена Юфимии Лоример и Кларисы?

– Так и есть; но мне показалось, что он говорил правду…

– Правду?! Подлец! Правда лишь подтвердила бы, что он чудовище, дьявол; ни в одном языке мира нет подходящего определения для него! Он называл себя несчастным? Ну, конечно, жертва несправедливости! Безвинный страдалец! Что ж, давайте, поведайте мне! Какими байками он вас одурачил?

– Нет! Это была исповедь, перечень преступлений и несчастий, виновником и жертвой которых он стал. Вы не знаете всех причин, всего ужаса…

– Его деяния чудовищны, гореть ему в аду! А побуждения безнравственны и омерзительны. Признаваться в собственных позорных прегрешениях, выставляя себя в невыгодном свете, не в его интересах. Уверен, что он не рассказал вам, как и с какой целью прокрался ночью в спальню своей госпожи, женщины, чье великодушие и благородство, добродетель и благотворительность поражали всех окружающих, женщины, которая воспитала его, вытащила из грязи, обеспечила этому негодяю достаток, дала образование и возможность познать бесценное счастье любви, не требуя взамен ничего, кроме благодарности и достойного поведения.

Не рассказал, как отплатил он этой святой женщине за доброту и участие, как жестоко прервал ее безмятежный сон, направив кинжал ей в грудь. И не было возможности ни скрыться, ни объясниться, ни уклониться. А та, кого он хотел лишить жизни, в чьей постели той ночью спала другая, стояла рядом, видела занесенное для удара оружие и слышала признание убийцы, чуть ли не гордившегося своим бесчеловечным поступком.

Неудивительно, что от такого потрясения у нее случился обморок и она долго была без сознания. Мерзавец воспользовался этим, чтобы сбежать. И теперь прячется от правосудия, прекрасно понимая, что вина его безмерна, От вас он столь шокирующую правду, разумеется, лицемерно утаил, сочинив взамен лживые небылицы.

– Нет. Из списка его многочисленных прегрешений лицемерие можно исключить. Все сказанное вами мне уже известно: он был беспощаден к себе в своей исповеди, А госпожу буквально боготворил, восхищался ее добродетелями и все время повторял, как безгранично благодарен ей. О покушении на жизнь вашей жены я тоже знаю. Да, он желал и пытался ее убить.

– Как? Он и это вам рассказал?

– Он рассказал мне все. Сожалею! Но вину за преступное намерение он уже в достаточной степени искупил.

– Что вы имеете в виду? Откуда и как он прибыл сюда? Где теперь обитает? Я не могу жить с ним на одной земле, дышать одним воздухом! Неужели благороднейшая из женщин и ее дочь, ступив на далекий берег, вновь подвергают себя опасности встретить здесь своего беспощадного врага, этого приспешника дьявола?

– Увы! Сомневаюсь, что он еще жив. А если и так, то нет нужды бояться. Но он мертв. Голод и угрызения совести уничтожили его.

– Голод? Угрызения совести? Вы говорите загадками.