Читаем Эдгар По. Сгоревшая жизнь полностью

По все еще болел и не имел денег. Когда он зашел к знакомому журналисту Джорджу Липпарду в Филадельфии, на нем был один ботинок. У него совсем не осталось денег, и он голодал. По сказал, что у него нет друзей, предусмотрительно забыв о Сартейне. Липпард быстро собрал некоторую сумму у симпатизировавших По местных издателей, и По наконец-то смог выехать в Ричмонд.

На вокзале он нашел свой саквояж, однако, к его неудовольствию, открытым и без лекций. Непонятно, что за вор мог заинтересоваться учеными изысканиями По касательно состояния американской поэзии.

Направлялся По в Ричмонд, однако прибыл он туда намного позднее, чем намечал. Приключение в Филадельфии стало для него кошмарным мучением, вызванным, как он говорил, «mania-a-potu», или тягой к спиртному. Это был первый знак того, что По отлично понимал природу своего состояния. Последовательность событий в Филадельфии не совсем ясна, не стоит доверять полностью позднейшим воспоминаниям Сартейна и Липпарда. В рассказах По всегда есть место для мифотворчества. Несомненно одно, По был в критическом состоянии. Липпард впоследствии вспоминал, что, когда По уезжал из Филадельфии, «в его голосе, лице и поведении было Нечто, говорившее о том, что его беспокойная и странная жизнь подходит к концу». Легко судить задним числом.

Как только По добрался до Ричмонда, он написал письмо Марии Клемм, объяснив ей, что «в последние недели ваш бедный Эдди насилу мог передохнуть от ужасных мучений». В конце письма он прибавил: «Моя одежда в ужасном состоянии, и я совершенно болен». Пятью днями позже он как будто оправился. Ему стало лучше, и он сообщил Марии Клемм: «Все еще может наладиться. Я приложу к этому всю свою энергию». По обладал редким умением собираться с силами и быстро восстанавливаться — хотя, может быть, столь резкой переменой настроения (и физического состояния) мы обязаны лишь его воображению, а не реальности. Поселившись в таверне «Лебедь», По стал наносить визиты друзьям и знакомым. Он возобновил общение со своей сестрой Розали, с которой довольно давно не виделся. И начал зарабатывать деньги, читая лекции. Вне всяких сомнений, он продолжал быть личностью известной. «Мистер По — уроженец нашего города, и он вырос среди нас… — писала одна из газет. — Теперь он вновь здесь, у него репутация известного писателя, и он имеет право на наше внимание». В августе По доложил Марии Клемм: «Меня еще никогда не принимали так восторженно».

Есть несколько описаний того, как По проводил время в Ричмонде, причем описаний противоположного свойства. Одному из современников По показался тогда «неизменно веселым и довольно часто в игривом настроении». Другой замечает, что рот его говорит «о твердости, но также и о раздражительности и презрении к окружающим». В целом, когда он был трезв, то казался любезным и даже сердечным, правда улыбался он редко и производил впечатление человека крайне сдержанного. «В интонациях его речи проскальзывала грусть». А временами он давал волю своей старой привычке. Однажды он так перепил, что друзьям пришлось за ним ухаживать. Один из ричмондцев сообщает, что в течение нескольких дней «его жизнь была в страшной опасности», и, по мнению врачей, еще один такой приступ мог оказаться смертельным. Кажется, По ответил: «Если бы люди не искушали меня, я бы не срывался». В тех обстоятельствах это был не самый обнадеживающий ответ. Наведывался он и в редакцию «Ричмонд экзэминер», где запасы горячительного вполне могли увести его с праведного пути. В Ричмонде любимым напитком в то время был мятный джулеп.

Однако, несмотря ни на что, По еще был достаточно крепким, чтобы возобновить ухаживания за Эльмирой Шелтон. Он несколько раз приезжал к ней, а летом распространился слух об их помолвке. Один современник записал позднее, что «дама была богатой и красивой вдовой, давней пассией По». Однако дорога истинной любви подчас бывает тернистой. Двое детей миссис Шелтон противились ее браку, да и ее покойный муж завещал ей состояние на условии, что она больше не выйдет замуж. Кстати, и намерения По не были абсолютно чисты. В письме Марии Клемм он предлагал ей покинуть Фордхем и переехать в Ричмонд. И еще писал, что хотел бы «жить недалеко от Энни… Ничего не говорите мне об Энни — я ничего не хочу слышать — разве что вы уведомите меня о смерти мистера Р.» С одной стороны наметившаяся помолвка с Эльмирой Шелтон, с другой — нежные чувства к другой женщине. Тремя неделями позднее По вроде бы стал склоняться к миссис Шелтон. «Я полагаю, она любит меня больше, чем кто-либо другой, — писал он Марии Клемм. — И я не могу не отвечать ей любовью. Но пока еще ничего неясно».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии