«Вечер, когда должна была состояться вторая лекция [По], был ужасен. Разыгралась непогода, дул сильный ветер, постоянно шел дождь, перемежаясь снежными зарядами. Вследствие этого на лекцию собрались едва ли больше десятка человек. По взошел на трибуну и объявил, что при данных обстоятельствах лекция не может состояться; собравшиеся получат свои деньги обратно при выходе. Я был одним из присутствовавших, поскольку накануне По дал мне пригласительный. И, как сильно огорчен я ни был, по лицу своего хозяина я понял, что он опечален куда сильнее. Мелочь, конечно. Но он был человеком, которого мелочи способны глубоко ранить. На следующее утро он пришел в редакцию и дружески пожал мне руку, щедро обдав винными парами»[318]
.Конечно, вряд ли несостоявшаяся лекция могла стать причиной срыва, но поводом — тем маленьким камешком, что провоцирует лавину, — вполне.
И вот еще одна выдержка — из воспоминаний пресловутого Р. Грисуолда:
«…он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал, или делал вид, что считает, душу свою уже проклятой), но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил; или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой своей природой…»[319]
Сцена, описанная Грисуолдом, не имеет привязки к конкретному времени и месту, но представить поэта, скитающегося в алкогольном исступлении по улицам Нью-Йорка, нетрудно. Собственно, ведь именно пьянство По стало одной из основных причин, почему Бриггс захотел расстаться с ним[320]
. Видимо, и Биско, получив за свою долю в журнале, по сути, ничего не стоящую бумажку (едва ли он мог серьезно рассчитывать, что По хоть когда-нибудь сумеет уплатить обозначенные в векселе 50 долларов), понимал, что подАлкоголь — причина бесчисленных невзгод поэта. Он мешал плодотворно работать, отнимал должности, губил надежды и перспективы, обрывал дружеские связи, рождал убийственные для репутации слухи и сплетни. Понимал ли это поэт? Несомненно. И в письмах близким — прежде всего Марии Клемм — неоднократно писал об этом. Он много раз пытался отказаться от спиртного — его переезды (по крайней мере некоторые из них) могли быть связаны с этим, и иной раз, как мы помним, преуспевал. Бывало — надолго: случалось, он совершенно не пил и год, и полтора. Но… все равно обязательно срывался. Окружающие — друзья и недруги — тягу к алкоголю объясняли главным образом слабостью характера поэта и дурной наследственностью. Мария Клемм объясняла пьянство своего «Эдди» любовью к Вирджинии и постоянным страхом за ее жизнь, которого самостоятельно — без спиртного — он вынести не мог.