Эдгар По в России

— Я, мистер Поэ, Царскосельский лицей закончил, — сообщил Пушкин не без гордости. Видя, что это наименование ни о чем не говорит американцу, уточнил: — Что-то вроде вашего Гарварда или аглицкого Оксфорда. Только учеба там с малых лет. И школа, и университет — все вместе. Ну, Итон и Оксфорд, вместе взятые. Как вспомню, что мы там вытворяли, так до сих пор перед наставниками стыдно. Я бы на месте наших преподавателей всех лицеистов из пушки перестрелял. А что в обычных школах творится? Или в Америке сорванцов меньше?

— О нет, — засмеялся Эдгар, вспоминая собственные проказы. — Вспоминаю, как мы стул учительский клеем мазали, а как-то раз в его табак перец добавили.

— А мы классную доску воском натерли, — вспомнил Пушкин. — Так натерли, что мел по ней скользил, но не писал. Скребли-скребли, так и не отскребли. Пришлось доску менять.

— Выпороли? — с пониманием спросил По.

— В карцер отправили, — вздохнул Александр. — А самое главное — на целый месяц без выезда в город оставили.

— А меня выпороли.

Оба поэта засмеялись и от этого стали даже как-то ближе друг к другу. Еще немного, и можно будет переходить на обращение по имени, без этих пресловутых «мистеров».

— Я все понимаю, — сказал Эдгар. — Трудновато придется, но что поделать? Зато буду возвращаться домой к четырем, писать стихи!

Пушкин покачал головой:

— Есть у меня друг… или был… Вильгельм Кюхельбекер, тоже поэт, преподавал языки в пансионе. Так увлекался учительством, что про стихи забывал.

— А что, сейчас он уже не преподает? — полюбопытствовал американец.

— Уже нет, — помрачнел Пушкин, и Эдгар решил, что друга-поэта, верно, уже нет в живых. Расспрашивать Александра не стал. Зачем? Тем более что жизнь и смерть постороннего человека (пусть и близкого для русского поэта) его не особо интересовала. Будь этот Вильгельм действительно великий поэт, он бы о нем слышал. А нет, так верно, что-то вроде самого Пушкина — поэт известный, но не знаменитость.

Допивая «каву», Эдгар сосредоточенно копался в карманах, пытаясь на ощупь определить серебряные монетки — извлекать на свет свое «богатство» казалось неловким. Вот, вроде бы нашел и уже приготовился вытащить, но Пушкин дружеским движением остановил его руку:

— Мистер Поэ, у нас так не принято. Я пригласил — стало быть, я угощаю. Не как у Гёте.

Эдгар хотел возмутиться, но Александр уже вытащил серебряный рубль. Верно, с такой монеты полагалась сдача, но Пушкин предпочел получить ее поцелуем, чему хозяйка осталась довольна.

Слуга помог поэтам одеться, они вышли на улицу. После тепла кондитерского заведения, пронизывающий холод был еще страшнее.

— Вы что-то сказали о Гёте? — поинтересовался Эдгар, пытаясь запахнуть крылатку поплотнее.

— А, ну да… — заулыбался Пушкин. — Князь Шаховской — кстати, не чуждый литературе, встречался с автором «Фауста». Не то в Дрездене, не то в Берлине, не упомню. Господин Гете жил с князем в одной гостинице и вечером пригласил его на чашку чая. Шаховской, удивленный, что подали «голый» чай, приказал принести бутерброды. Гости и сам Гёте отдали должное бутербродам, а утром князю представили счет. Мол, херр Гёте отказывается оплачивать бутерброды, так как он приглашал исключительно на чай. Шаховской удивился прижимистости великого поэта, но счет оплатил.

Из дневника Эдгара Аллана По