Единая-неделимая

На другой день опять концерт, совсем небольшой, в зале Петровского училища на Фонтанке, опять такой же сборный, в пользу воспитанников Петровского училища, учащихся в высших учебных заведениях. Она приехала. Чувствовала себя не в голосе и на программе стояла небольшая вещь — один номер. «Captive» — Lalo («Пленница», романс Лало). Но она вышла и увидала его. И опять корзина палевых роз, никнущих на тонких проволоках. И опять бисы — и опять «Душечка-девица» Даргомыжского.

Белый, румяный, молодой да холостой.

Так было каждый день в течение почти недели до Благовещения. Это становилось заметно. Про нее могли начать говорить. Это было, может быть, глупо, но это было хорошо. И каждое утро она мечтала, как вечером увидит его сияющее лицо и будет петь ему. Ему одному.

Когда Тверская разучивала новые вещи, занимаясь с Андреем Андреевичем, она как-то отходила, забывала про Морозова, а когда вспоминала, то сознавала, что это все очень глупо. Но когда она оставалась одна, то мечтала, как весной он приедет гостить к ним в Ополье со своей Русалкой и как они будут ездить вдвоем — он на Русалке, она на Львице. И тогда это казалось совсем не глупо, а очень хорошо.

Как красиво у них весною над Лугой, в темных дремучих лесах с мягкими, песчаными, мохом поросшими дорогами, где по вечерам слышно кукование кукушки!

После Благовещенья он пропал. Потом была Страстная неделя. Вяли в корзинах палевые розы. Новые и свежие не приходили им на смену. Горничная хотела их выбросить, но Тверская приказала оставить.

— Пусть увядают!

Он не пришел и на Пасху. А она приготовила ему яйцо — очень красивое из розового хризопраза, — купила у Верфеля на Конюшенной, где была выставка Уральских камней.

Только на второй день праздника она узнала от Андрея Андреевича, что Морозов дрался на дуэли и был тяжело ранен. Андрей Андреевич даже нашел и показал газету. В отделе происшествий мелким шрифтом стояло: «Дуэль в высшем свете. Вчера ранним утром в Удельном лесу состоялась дуэль между поручиком М. и корнетом М. на пистолетах. Поручик М. был тяжело ранен…»

— Мама, я поеду его навестить, — сказала Тверская, входя к матери с газетой в руках.

Она была взволнована.

— Кого? — не поняла Варвара Семеновна.

— Ах, мама, вы и не знаете! Оказывается, уже десять дней назад Морозов дрался на дуэли. Он тяжело ранен. Я поеду его проведать»

— Хорошо… Надя… Поедем вместе.

— Нет, нет… мама… С тобой будет слишком торжественно. Я поеду с Андреем Андреевичем, et camarade (По-товарищески) — это будет лучше! Я артистка. И мне можно…

— Да, пожалуй… ты права…

Тверская узнала подробности дуэли. Морозов дрался, заступившись за какую-то очень молоденькую девушку, дочь солдата. В его поступке было что-то несовременно красивое, рыцарское, чистое и благородное.

Он и должен быть таким. Он — ее избранник!

XLVI

Тверская ехала с Андреем Андреевичем на хорошем извозчике, взятом в казармы и обратно. Она тревожилась за Морозова, и в то же время ей было приятно думать, что она увидит его сейчас не с эстрады, в публике, а одного, у него на квартире. Она спросит, не может ли она помочь ему, облегчить его страдания и одиночество. Ей казалось, что он должен быть непременно одинок. При нем, наверно, денщик, тот солдат, что тогда дал ей в манеже кусок сахара для Русалки, и фельдшер, тоже солдат… Может быть, кто-нибудь из товарищей. Полковой врач…

Она навещает его, как артистка, тронутая его постоянным вниманием, навещает, как владелица Львицы — владельца Русалки. И еще стоял между ними, связывая их, этот талантливый «солдатик» Ершов, игравший у нее на квартире.

Когда показались однообразные флигеля казарм и низкие длинные постройки конюшен, а за ними засерел полковой сад, ей показалось все это милым. Она старалась угадать, где стоит «ее» Русалка. Казармы были пусты. Полк куда-то ушел. Вероятно, на ученье.

«Тем лучше, — подумала Тверская, — у него никого не будет. Мы будем втроем».

Андрей Андреевич остановил извозчика у одного из подъездов высокого флигеля. От ворот к ним подбежал черный, длинношерстый, точно маленький медведь, пес. Он обнюхал манто Тверской и повилял хвостом. Андрей Андреевич опасливо прыгал от него и прятал руки в карманы.

— Экая противная собака. Будьте осторожны. Не укусила бы, — беспокойно говорил он.

— Пустое говорите, Милый Андрей Андреевич. Прелестный пес! И какой ласковый! Смотрите, он ведет нас.

Простая лестница, без ковра, с каменными ступенями и железными перилами показалась Тверской оригинальной. По ней раздавались звуки фортепьянной игры и где-то жалобно визжала собака. Какая-то девушка, в неуклюжем капоре и в ватном тяжелом пальто выскочила на нее, стала спускаться вниз и остановилась. Синие, большие глаза робко смотрели из-под капора.

Тверская не обратила на нее внимания. Это была девочка, почти подросток.

— Нам сюда, — показал на раскрытую дверь Андрей Андреевич.

Собака вошла в дверь. Она действительно вела Тверскую, указывала ей дорогу.

Вот и тот милый солдат, что был тогда с Русалкой в манеже.