— Пресвятой Параскевы-пятницы.
— Да ты, никак, верующая, девонька? — Старуха торопливо взяла с подоконника очки, нацепила их и стала уважительно рассматривать Фроську. — В бога веруешь, моя хорошая?
— До этого никому дела нет! — сухо сказала Фроська, отпихивая кота, который вздумал тереться о ногу мордой, вымоченной в молоке. — Брысь, кашлатый!
Комендантша засуетилась, торопливо расчистила стол, заваленный всяким барахлом. Перед самоваром поставила уже знакомые Фроське замызганные чашки. Правда, в очках-то она разглядела наконец, какие они грязные и, охнув, бросилась за полотенцем.
Когда старуха сдернула со стены вафельное полотенце, у Фроськи удивленно обмерло сердце: под полотенцем, оказывается, висел телефон — аккуратная деревянная коробка с блестящими штучками — точно такой она видела утром в сельсовете!
— Да ты садись, садись! Чай-то с сахаром будешь пить али с вареньем? — тараторила комендантша, обхаживая Фроську, как какую-нибудь желанную гостью — близкую родственницу.
«Кержачка, — поняла Фроська. — Наверняка беспоповка-федосеевка. Здесь, в Черемше, у них и моленная была когда-то, а черемшанские мужики, помнится, бадьи с медом привозили в Авдотьинупo пустынь для даров. Но проговориться бы, что беглая монашка… Упаси господь!»
Отвечала односложно: дескать, верую — сама по себе и живу сама по себе. А что касательно общин кержацких, про то не ведаю. Теперь вот работать пошла, в люди выходить надобно — такая нынче жизнь.
— И то верно, моя хорошая, — поддакнула комендантша, — Твое дело известное, молодое. А что бога не забываешь, Ефросинья, — великая на тебя благодать сойдет со временем. Трудно будет, так я тебя с хорошими людьми сведу, однодумцами. Как пожелаешь.
— Нет, — мотнула головой Фроська, — этого не надо. Я же сказала: живу сама по себе.
— Ну как знаешь. Уж я-то всегда помогу, заместо матери родной стану. Зови меня Ипатьевной, слышь-ка.
— Ладно, — кивнула Фроська, наливая себе вторую чашку из самовара. — Мне покуда помощь не требуется. Вот только просьбу к тебе имею, Ипатьевна… Насчет коробки-телефона, стало быть. Поговорить по ней можно?
— А почему же — конечно, можно. — Старуха удивленно поджала губы. — А с кем говорить собираешься?
— Да есть тут сродственник… Дальний, по матери.
Фроська подошла к телефону, оглядела, осторожно сняла с крючка трубку с двумя блестящими чашками: внутри что-то тоненько звякнуло.
— Как с ней говорить-то, Ипатьевна? Растолкуй.
Комендантша показала: сперва крути вот эту ручку, опосля снимай трубку, прикладывай к уху и говори «але», чтобы, значит, тебя там услыхали. Ну, а дальше…
— Дальше я сама знаю. Спасибо! — нетерпеливо перебила Фроська, шмыгнула в затруднении носом. — Слышь-ка, Ипатьевна… У тебя вон, гляди, коты на двор просятся, двери скребут. Поди приспичило им?
— Да уж пойду прогуляюсь, — поняла намек комендантша, неодобрительно покачала головой: до чего ушлая девка! Набросила полушалок на плечи: — Ты полегче крути, не поломай машинку — я за нее головой в ответе.
Фроська с детства ненавидела кошек, когда-то ей, девчонке-батрачке, доводилось в драке отбирать у хозяйского кота лакомые куски со стола. Однако сейчас она, пожалуй, впервые в жизни с нежностью проводила взглядом торчащие у порога кошачьи хвосты. Тут же принялась крутить телефонную ручку.
— Але, але! — прокричала она в трубку, чувствуя, как быстро потеют пальцы, сжимающие гладкую деревяшку. — Але, я говорю!
— Коммутатор слушает. — Женский голос прозвучал cуxo и равнодушно.
— Мне Вахромеев нужон. Который председатель сельсовета.
— Не кричите, я слышу. — трубка зашелестела, два-три раза тренькнула и опять бесцветный голос: — Сельсовет не отвечает.
— Дайте мне Вахромеева! — упрямо, сердито повторила Фроська.
— Хорошо. Постараюсь найти.
«Вот то-то и оно, — отметила Фроська про себя. — С ними надо говорить построже, они все тут такое любят». Подумав, добавила в трубку:
— Ищи давай. Быстренько!
Вскоре трубка заговорила, и, к немалому удивлению, голос опять был женский, только другой — чуть дребезжащий и вроде бы заспанный.
— Квартира Вахромеева слушает.
— Квартира? — опешила Фроська. — А ты кто будешь?
— Я жена Вахромеева.
— Вот те раз… — Фроська отняла трубку от уха, поглядела на нее изумленно-испуганно. — Жена… Учительница, что ли?
— Она самая. Другой у него нет.
— Да уж конечно, — вздохнула Фроська, — так-то оно так…
— Ну говорите, что вам нужно? — с досадой и раздражением спросила жена. — Что ему передать?
— Ничего не надо передавать. Он где?
— Уехал на лесосеку и вернется поздно. Завтра с утра будет в сельсовете. Можете его там увидеть.
— Его-то я увижу… — в медленном раздумье, словно размышляя вслух, проговорила Фроська. — Да вот хотелось бы увидеть тебя, какая ты есть…
— Меня? — вскрикнула трубка. — Зачем? Кто это говорит?
— Да кто говорит — обыкновенная баба в юбке…
— Что за глупости? Что все это значит?
— Ладно, ладно, ты не кипятись. Я ведь так, про себя говорю — оставляй без внимания. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее…