Единая параллель

— Вот, вот, я и говорю. Вы бы допрежь того как энту бумагу писать, у людей спросили: а кто стрелять будет? Ведь не найдете нипочем. Да я, слышь-ка, за тыщу рублей лошадь застрелить не соглашусь.

— Чепуху мелешь, дед! — солидно вмешался Корытин. — Желающих будет сколько угодно, ежели заплатить. Вон те же конюхи и возчики возьмутся.

— А ты их спроси, спроси? — кряхтел, подначивал Спиридон. — Как торкнешься, так и трекнешься.

Корытин вопросительно поглядел на парторга: может, сходить к мужикам, поговорить? Денисов не возражал, хотя предложение старика шорника не имело существенного значения — главное-то все равно еще не решено.

И только когда Корытин вразвалку направился к возчикам, он вдруг почувствовал сильное беспокойствие и понял серьезность ситуации. Комиссия тоже приумолкла в ожидании: найдется или не найдется человек, способный застрелить полтора десятка лошадей? Нет, это был не праздный интерес…

Конечно, как ни говори, а конь — та же домашняя скотина, вроде овцы или коровы. Ведь на что корова близка крестьянину — и кормилица, и поилица, а режут на мясо.

И все таки конь есть конь — далеко не каждый осмелится поднять на него руку…

Ну да — так оно и есть: отказываются наотрез, машут руками, отплевываются. Хотя нет, предложения, кажется, не оправдались: какой-то белоголовый парень в сиреневой майке перемахнул через прясло, и вот вдвоем с Корытиным они уже шагают к ним. Кто такой выискался?

— Гошка Полторанин! — с досадой прошипел дед Спиридон. — Ну этот и тетку родную на сучок вздернет, отпетый обормот.

Корытин подвел парня к комиссии, почесал пятерней бороду, буркнул:

— Вот привел.

— Нашелся-таки Федот. — Денисов неприязненно, но с любопытством оглядывал щеголеватого парня: модная футболка, плисовые штаны с напуском, ухарская гармошка на сапогах. Прямо-таки деревенский фраер-муха.

— Федот, да не тот, — опять глухо, в бороду сказал Корытин. — Он, видите ли, заявление имеет. Ну говори, чего зенки таращишь! — Корытин подтолкнул возчика в спину, но тот лишь качнулся — стоял крепко, с моста не шагнул.

— Вы меня не пихайте, — огрызнулся парень. — И вообще, грубость есть пережиток капитализма. А молодежь надо воспитывать добротой и лаской, а также пламенным словом. Правильно я говорю, товарищ Денисов?

— Ну, ну, — усмехнулся тот. — Ты дело говори, не ерничай. И руки из кармана вынь.

Волосы у парня были удивительно белые, даже казалось, какого-то неестественного, неживого цвета. Будто пук пряжи, вымоченной в известке. Уж не химичит ли, подумал Денисов. Они ведь сейчас и завивку, и окраску делают. Вон дочка накурчавилась под барана на целых шесть месяцев.

— Давай высказывай, мы тебя слушаем.

— Один момент, сперва обмозговать формулировку надо. — Полторанин картинно дрыгал ногой и морщил лоб, изображая «работу мысли». Откровенно рисовался, наглец. Потом поплевал на пальцы, пригладил соломенный чубчик-челку и начал со счета: — Заявляю первое: этих лошадей убивать не имеете права. Их надо лечить. Заявляю второе: ежели лошадей убьете, напишу в Москву справедливую жалобу лично товарищу Ворошилову. И третье: отдайте всех этих лошадей мне. В просьбе прошу не отказать. Все.

Посмеиваясь и по-прежнему дрыгая ногой, Гошка обвел взглядом членов комиссии, дескать, ну что, выкусили? Пожалуй, особенно его забавлял дед Спиридон, сидевший с разинутым от изумления щербатым ртом.

— Балаболка худая! — раздраженно сплюнул Корытин. — Из-под какого шестка такой герой выскочил? И еще пугает. Валяй-ка отсюда на полусогнутых и не разыгрывай дурачка, Полторанин! Не твоего ума дело.

— Хамство не украшает большого руководителя! — громко сказал Гошка и сделал оскорбленную рожу.

— Чего-о?! — взъярился Корытин, грудью попер на возчика. — Ты как разговариваешь с нами, молокосос?

Пришлось вмешиваться, успокаивать Денисову.

— Хватит! — Он поднялся со стула, с трудом распрямляя затекшую поясницу. Закашлялся, потом спокойно обратился к Гошке: — Зачем тебе кони, Полторанин? Что будешь делать с ними?

— Лечить. — Парень пожал плечами. — Что еще с ними делать? Отдадите, погоню табун к деду Липату на Старое Зимовье — он травы знает. Пущай отдохнут, нагуляются на воле. А потом возверну их вам. Рысаками верну.

— Болтаешь, балагуришь? — усомнился Денисов.

— Не, я на полном серьезе.

— А ежели загубишь лошадей?

— Так они же все равно к смерти приговоренные. Вам же лучше — не стрелять. Да вы не бойтесь, все будет в норме. Сказал: поставлю коней на ноги. Может, забожиться по-ростовски?

Гошка, конечно, куражился — это видели и понимали все. Однако понимали и другое: парень, при всей своей несерьезности и бесшабашности, предлагает единственно разумный выход. Даже фельдшер Грипась не пытался возражать, тем более что с него лично снималась значительная доля ответственности. Хотя он мог, имел полное право не разрешить: инфекция…

— А с работой как? — с насмешкой спросил Корытин. — Поди немедля уволишься?