Единая теория всего. Том 4 (финальный). Антропный принцип, продолжение

Повариха Евдокия Ильинична стояла поодаль, сложив на животе руки, и пристально смотрела на меня.

Я засунул пачку сигарет в карман брюк и вышел из-за стойки.

– Ага. И мне как раз пора на очередной круг.

– Погодь.

Она сходила на кухню и вернулась с двумя крупными яблоками в сияюще-яркой зеленой кожуре, на которой дрожали капли прозрачной воды.

– Вот, на.

У нее были толстые, крепкие, совсем не женские пальцы. Она снова мигнула, и на этот раз я успел прочитать: поблекшие синеватые буквы складывались в два слова «НЕ СПИ».

За крепостными стенами меня ждало утро нового дня: нежное, светлое утро августа, которым так приятно бывает проснуться пораньше, улыбнуться надеждам, почувствовав, что теперь-то все точно пойдет хорошо и как надо.

Я стоял у деревянного моста и грыз яблоко. Оно было твердым, сочным и восхитительно кислым. За каналом, всего в каких-то двух десятках метров от ворот крепости, уже должен был пробудиться к рабочему дню большой город, но вот странность – я не слышал ни звука, не различал ни движения в мареве утренней дымки; все замерло, словно бы в ожидании, и я знал: там, за мостом, ждут меня, моего возвращения.

В молчаливой тиши плеснула чуть слышно волна, будто окликнув негромко. Я стоял и не мог сдвинуться с места. В закулисье для меня прошла одна ночь, тут минуло четверо суток, но сейчас почему-то казалось, что это здесь время замерло, что так и не наступил новый день, а я отсутствовал целый год, почти утратив связь с людьми и событиями, этим воздухом, светом, водой, дымом, который уже начал заволакивать небосклон, да так и замер легким туманом; что, для того чтобы ожил город, и продолжилась жизнь, я должен перейти по мосту и ступить на другой берег канала, но я не мог, а только стоял и смотрел перед собой, слушая тишину.

Яблоко я сгрыз до деревянного черенка. Открыл пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил, не отрывая взгляда от противоположного берега – вот черно-белая будка на другом конце моста, вот опущенный на ночь шлагбаум, – затянулся так, что затрещали, сгорая, табачные крошки. Не спеша докурил до самого фильтра. Вспомнил, что там, в безмолвии не наступившего дня, меня ждет Леночка Смерть – она думает сейчас, что собирается со мной на встречу в кино, а на самом деле застыла на лестнице общежития где-то между вахтой и своей комнатой; ждут умершие для всех, но не для меня Савва и Яна; ждут мои добрые соседи, имевшие несчастье довериться мне; ждут люди, и элохимы, и шеды, и лесные пожары, ждет продолжение этой странной истории – но я не двигался с места: кусал второе яблоко, переминался с ноги на ногу, снова курил, хотел и не мог сделать шаг – пока не обманул себя наконец, не извернулся и не ступил на деревянный помост.

Я осторожно шагнул, и еще, и еще – словно больной, что давно не ходил, наконец решился встать на ноги. С каждым шагом как будто бы легче, прозрачнее становился воздух, и вот уже ожили звуки, и донеслось громыханье трамваев и приглушенное ворчанье машин, и заметно стало движение на набережных и на Кировском мосту, стрелой уходящем вдаль за Неву.

Под ногами что-то тускло блеснуло, будто капля слюды. Я нагнулся и поднял двугривенный с рублеными, похожими на почтовый индекс цифрами 1984. Есть такая примета: если хочешь куда-то вернуться, нужно бросить в воду монетку. Я с силой взмахнул рукой – и двадцать копеек исчезли в неподвижных водах канала с тихим всплеском. И вот ведь как получилось: по Иоанновскому мосту я потом проходил за свою жизнь еще бесчисленное множество раз, а в 29 августа 1984 года не вернулся уже никогда.

* * *