Единая теория всего [Трилогия]

— Совсем еще юноша, — снисходительно сказал он. — А тогда и вовсе были ребенком. Другие интересы, совсем иные объекты внимания. Дым-то был, а вы его не заметили.

И снова у меня возникло странное чувство, что он то ли испытывает, то ли поддразнивает меня — так порой делают взрослые, запутывающие ребенка головоломкой, на которую знают ответ.

— Ну уж нет, — я уперся. — У меня прекрасная память. Я помню себя и в шесть лет, и в пять, и еще раньше. Помню старую квартиру и девочку во дворе, которая мне очень нравилась; помню «Пещеру ужасов» в Луна-парке, куда ходили с родителями; помню, как в десять лет написал фантастический роман — четыре школьные тетрадки в линейку! — и главную злодейку там звали Ифа Стелла…

— А вы уверены, что это именно воспоминания?

Он откинулся на спинку сидения и прищурившись смотрел на меня. Мне следовало удивиться, и я удивился.

— Что вы имеете в виду?

— Девочка во дворе. Есть ее фотографии?

Я покачал головой.

— Нет.

— Когда Вы видели ее в последний раз?

— Ну… в шесть лет, перед тем, как мы с родителями переехали.

— Кто-то еще из ваших родственников или знакомых помнит ее?

— Вряд ли. Не уверен. Нет.

— Тогда откуда вы знаете, что она вообще существовала? Продолжим. Этот роман, написанный в десять лет, сохранился?

— Увы.

— Кому-нибудь давали прочесть?

— Нет, никому.

— Значит, и в его существовании тоже можно усомниться.

Я молчал. Адамов подержал немного паузу и продолжил.

— Я довольно много читаю в последние годы, преимущественно научную литературу — в меру своих возможностей понимания, конечно. И про парадокс памяти тоже прочел немало. Субъективная память почти такая же абстракция, как и вера. Есть что-то, что помним только мы: не сохранилось записей, нет и не было фотографий, люди потерялись где-то среди годов жизни или вовсе ушли из нее. Остается только наша уверенность в том, что эти воспоминания соответствуют некой действительности прошлого времени, что события происходили, знакомые существовали, но никаких оснований для этой уверенности нет. Что мы имеем в виду, когда говорим: я помню? Во что превращается воспоминание через десятки лет? И воспоминание это, или лишь сон, зацепившийся за сознание, или вовсе история, которую мы придумали себе когда-то и за долгие годы поверили в ее реальность?

Из мрака с внезапным ревом вырвался встречный состав, взвыл гудком, сверкнул стремительно пролетевшей мимо лентой освещенных окон и через секунду пропал в темноте. Я вздрогнул, будто проснувшись.

— Предположим. Но все-таки дым от торфяного пожара явление более заметное и осязаемое, чем детские воспоминания. В конце концов, это точно можно проверить: остались же какие-то сводки, упоминания, свидетельства, в конце концов.

Адамов кивнул.

— Может, так. А может, и нет. Иногда может оказаться и так, что того, о чем твердо помнишь, событий, в которых участвовали десятки человек, а косвенно — сотни и тысячи, вдруг как и не было вовсе. И ты единственный — или почти единственный, — кто все помнит. Да и то не уверен. Слышали что-нибудь про двойные воспоминания?

— Да, читал у Эйсмарха и Лепешинского. Только у Эйсмарха это философская категория, а у Лепешинского, извините, симптом из патологической психологии. Но чтобы такое явление касалось масштабных событий… Может быть, приведете пример?

Он задумался.

— Историй хотите? Извольте. Но сначала…

Адамов потянулся к графину, разлил остатки по рюмкам, строго взглянул на широкое горлышко, с которого капнула последняя капля и неожиданно зычно воззвал:

— Наташа! Наташа!

Тоже заметил имя на карточке.

Наташа примчалась, как дуновение ветра, поправляя волосы и почему-то виновато улыбаясь.

— Наташенька, принесите нам, пожалуйста, еще, наверное, по двести?

— По двести, — согласился я.

Мы выпили за воспоминания. Наташа мигом вернулась с пузатым графинчиком и новыми рюмками, покрытыми липким инеем. У нас оставались еще грузди, немного оплывшей на хлебе селедки, несколько часов ночи, дорога и пока не рассказанная история.

— Я тогда был капитаном милиции, старшим оперуполномоченным Управления уголовного розыска ГУВД Ленинграда, служил в 3-м отделе, который занимается корыстными преступлениями — кражи, разбои, грабежи… — он вдруг осекся и внезапно спросил: — Какое сегодня число?

Я посмотрел на часы.

— Без пяти минут тринадцатое августа.

Адамов покачал головой.

— Надо же, какое совпадение. То, о чем я хочу рассказать, началось как раз тринадцатого числа, в августе 1984-го. Хотя порой бывает сложно определить, где начало истории — то, ключевое событие, которое послужило причиной прочих, стало первым звеном в цепи. Если раздумывать и копаться, можно и до Большого взрыва дойти, а то и раньше. Так что пусть будет тринадцатое — во всяком случае, тогда все началось для меня.

Часть I. Горизонт событий

Глава 1. Комната Шредингера