Единая теория всего

– В масах, конечно же, – ответила Стелла. – Просто раньше ты бывал во внутренних помещениях, а сейчас оказался в условно открытом пространстве. Пойдем, нам на ту сторону, через мостик.

Живые краски пропали, растворившись в оттенках пыли и пепла, слишком тусклых даже для ленинградца. Низкое небо – как старое серое одеяло: ни размытого солнечного пятна, ни движения облаков. Все вокруг было как будто бы очень знакомым и незнакомым одновременно, словно бывал на этой набережной уже сотню раз, но присматриваешься и не можешь понять, что это за место такое и даже что за район: ясно, что центр, но где? Петроградская? Коломна? Пески? Вот очень знакомый дом, видел его, проходил не единожды мимо, и мансарда знакома, и эркер, нависший над дверью парадной, но стоит приблизиться – нет, не он: вроде тот же, но как-то развернут зеркально, и мансарда не та, да и эркер. Или пара домов в устье моста, похожих на средневековые замки, возвышающихся друг против друга – их точно знаешь, но пока вспомнишь адрес, как и дома уже снова кажутся незнакомыми. Все тут было типичным для ленинградского центра, но приглядишься внимательней – да, маскарон в виде головы горгоны, только вместо змей щупальца на голове, а такого в городе не припомнишь; или вот статуя гения места в стенной нише, таких много, но этот со змеиным хвостом. То же и с адресом: «Набережная р. Геникеевки» – прочитал я на угловом доме и, сколько ни напрягал память, так и не смог решить для себя, есть ли такая река в Ленинграде или же нет. Я чувствовал себя так, словно одновременно и ловил ускользающее сновидение, и все еще спал.

Мы ступили на деревянный тротуар подвесного моста с грифонами – не с такими грифонами, как те самые, точнее, с такими же, но с другими – и стали переходить над масляно-черной неподвижной водой на противоположный берег, как я вдруг услышал:

– Подождите, пожалуйста! Можно вас на минуточку!

Я обернулся, успел увидеть женщину, одетую в красное осеннее пальто не по погоде, которая почти бежала к нам со стороны низкой зарешеченной арки, но Иф Штеллай крепко схватила меня за руку и резко дернула:

– Не оборачивайся и останавливаться не вздумай! Идем дальше, быстро!

И потащила меня за собой, как раздраженная мамаша тянет раскапризничавшегося малыша.

– Постойте! Я заблудилась немного, вы не подскажете… Товарищи! Дама! Да подождите же вы!

Последние слова прозвучали криком отчаяния. Мы спустились по ступенькам с моста, и я еще раз обернулся: женщина в красном пальто, понурившись, медленно уходила по набережной.

– Что это было такое? – спросил я у Стеллы.

Она пожала плечами.

– Ну, ты же слышал: заблудилась она. Такое довольно редко, но все же случается, когда люди проваливаются в масах и застревают здесь.

– И не помочь?

– Увы. Будет бродить вне времени, пока снаружи не подойдет к концу срок жизни, отмеренный в сфере на момент попадания в закулисье. Такая судьба, ничего не попишешь. И если бы ты попытался ей помочь, то оба стали бы тенью в масах и слонялись тут до конца, даже я не смогла б тебя вытащить, даже машгиах, так-то вот. Ладно, пришли уже. Вот этот дом.

Он был на голову выше других домов, рядами выстроившихся вдоль тротуара: выступающие далеко вперед королевские эркеры, начинавшиеся от высокого цоколя, уходили на шесть этажей вверх и заканчивались двумя башнями, увенчанными массивными остроконечными куполами с флюгерами и чердачными окнами. Посередине торжественно раскрывался невероятно высокий, в пять этажей, заостренный свод арки, забранный кованым кружевом ажурных ворот, в которых была приоткрыта калитка, в сравнении с исполинскими масштабами дома казавшаяся дверью в кукольный домик. Внутри арки в сумрачной выси едва различимо белел свод кессонного потолка, с которого на цепи, толстой, как ствол вековой ели, свешивался огромный темный фонарь размером с садовую беседку. Мы ступили под арку, и гулкое эхо встретило нас, как привратник. Я невольно затаил дыхание. За аркой оказался просторный двор, а прямо напротив поблескивала рифленым стеклом и тусклой медью тяжелая деревянная дверь единственной парадной, над которой бесстрастно взирал на нас позеленевший от времени ангельский лик, беспощадный в своей добродетели.

Внутри были широкая лестница, прохлада и тишина; огромное квадратное окно впереди, над первым лестничным маршем, впускало достаточно света, и остатки витражей в его верхней части отбрасывали багрово-рыжие блики на уходящие ввысь стены цвета тумана, камин и лифт, царапины на перилах и тени в углу у почтовых ящиков.

Мы поднялись по церемонно-пологим ступеням к площадке, и Иф Штеллай нажала на черную кнопку. В невероятной выси над нами что-то отозвалось рокочущим громом и стало спускаться со скрипом и дребезжанием. Стелла стояла, скрестив руки под грудью, глядела вверх и постукивала носком зеленой туфельки.

– Долго что-то, – сказал я через минуту.

– Да.

– Пешком быстрее поднялись бы.

– Нет.