Эдинбург. История города

Аберкромби с самого начала подошел к делу неправильно. Он был не только градостроителем по профессии, но и социальным инженером по зову души. И ошибочно принял Эдинбург за Лондон или, наверно, за Глазго, за разделенный город, где разделение на фешенебельные и нефешенебельные районы будет усугубляться, пока кто-то (а именно он сам) кое-чего не предпримет. Верно, что по сравнению с временами, когда все теснились на Королевской миле, среди жителей Эдинбурга существовала пространственная дифференциация. Но это верно для всякого современного города. Городское социум все равно жив, если его скрепляют иные силы, такие как общие ценности, общие и надежные муниципальные учреждения, многовековая привычка к совместному проживанию и — самое лучшее из возможных вариантов — экономические успехи. У Эдинбурга все это наличествовало, тогда как другие города, где занимался планировкой или перепланировкой Аберкромби, подобным похвастаться не могли: будь то Плимут или Халл, которые война сровняла с землей, или Кроули и Харлоу, английские города-спутники. А для него это не имело значения. На Аберкромби куда большее влияние оказывали статистический анализ и то, что можно назвать топографическим детерминизмом. Он, подобно Рескину, предпочел бы видеть Эдинбург стоящим на плоской равнине. А вместо этого кругом были холмы и долины, горы и реки, участки каменистые и болотистые. Они отделяли жителей Эдинбурга друг от друга и препятствовали возникновению чувства общности: для будущего намного лучше относиться к ним так, словно их нет.[423]

Первой ошибкой Аберкромби было нежелание вскрывать социальные нарывы. Немногие города обладают такими застройками, как широкий пояс вилл викторианской эпохи, протянувшийся южнее центра Эдинбурга, от Грейндж до Мерчистона. В этих мирных городских кварталах не бывало ни заторов, ни загрязнения окружающей среды; тут проживали молодые специалисты, бдительно следящие за своей собственностью и окружающей средой. Но у Аберкромби вызывало озабоченность то обстоятельство, что в этом поясе не наблюдалось плотности населения, необходимой для предоставления коммунальных услуг (что, конечно же, можно вычислить математически). Такая аномалия угрожала его мечте: «Если в промышленной зоне Далри и Горджи требуется сократить население в соответствии с зональным принципом размещения промышленности и провести разделение, то в Мерчистоне следует по меньшей мере произвести перепланировку увеличив долю жилья для рабочих в этой промышленной зоне». Грейндж, возможно, тоже понадобится перепланировать, застроив многоквартирными домами для беженцев из нового пролетарского рая в Мерчистоне.[424]

И это только в пригородах. Когда Аберкромби обратил взор на центр, он обнаружил два проходящих через него основных маршрута, ось «восток — запад» по Принсес-стрит и ось «север — юг» по мостам. Принсес-стрит надо сделать многоуровневой, с проезжей частью внизу и полной магазинов пешеходной зоной наверху. Предвидя такой исход, некоторые начали сносить старые здания, стараясь ликвидировать в первую очередь лучшие викторианские постройки. Что касается сменившей те двухъярусной застройки, то, согласно соответствующему тому «Зданий Шотландии», «немногие изолированные примеры представляют скорее исторический, чем архитектурный интерес, и реализация данного типового проекта была около 1979 года остановлена». В то же время мосты, как предполагалось, обогнут две автомобильные магистрали, по туннелю через Кэлтон-Хилл и далее в Каугейт и на выезд из города. Как обычно, сильнее всех пострадали от того, что делалось в Эдинбурге, жители Лейта. Фактически Аберкромби хотел ликвидировать Лейт как место обитания, во многом повторяя меры Гитлера в Варшаве после восстания 1944 года. Имея за плечами ровно 600 лет истории, Лейт должен стать промышленной зоной. Даже сам Аберкромби, когда его припирали к стенке, признавал, что такой замысел, пожалуй, «немного радикальный».[425]