Эдинбургская темница

– Ты думаешь, неблагодарная тварь, что я разрешу тебе сидеть на могиле моего отца? Сам черт, видно, усадил тебя сюда; если ты сейчас же не встанешь и не отправишься вслед за мной в дом Толкователя, то есть в дом Господа Бога, я на тебе ни одной тряпки не оставлю!

За угрозой последовали действия: одним движением она сорвала с головы Джини соломенную шляпу, выдрав при этом и прядь волос, и швырнула ее на тисовое дерево, где она и повисла. Джини, собравшаяся было закричать, сообразила, что, невзирая на близость церкви, ей может быть нанесено серьезное повреждение, прежде чем кто-либо откликнется на ее зов; поэтому она решила, что будет благоразумней последовать за сумасшедшей в церковь и постараться там избавиться от нее или хотя бы оградить себя от опасного нападения. Но когда она изъявила согласие следовать за своей спутницей, разбросанные мысли Мэдж устремились в другом направлении: крепко держа Джини одной рукой, она другой указала на надпись на могильной плите и велела Джини прочитать ее. Джини повиновалась и прочла следующие слова:

Этот памятник

воздвигнут в честь Доналда Мардоксона

из 26 Королевского, или Камеронского, полка,

истинного христианина,

храброго солдата и верного слуги,

его благодарным и скорбящим господином

Робертом Стонтоном

– Ты прочла правильно, Джини, тут именно так и написано, – сказала Мэдж, чей гнев сменился глубокой меланхолией; и, к великой радости Джини, Мэдж направилась в церковь необычными для нее тихими и спокойными шагами, ведя за собой свою спутницу.

Это была одна из тех старинных приходских церквей, выстроенных в готическом стиле, которых так много в Англии; богослужение совершается там с такой скромностью, искренностью и благочестием, как, пожалуй, нигде в христианском мире. Однако несмотря на царившую в них обстановку скромной торжественности, Джини была настолько верна пресвитерианским догмам, что до сих пор никогда не переступала порога англиканской церкви, уверенная, что уже у входа ей предстала бы величественная фигура ее отца, преграждающего путь суровыми словами: «Не внимай, дитя мое, учению, уводящему тебя прочь от истинной веры». Но теперь, оказавшись в таком затруднительном и опасном положении, она искала спасения в этом запретном месте молитвенного сборища, подобно тому как преследуемое животное ищет иногда укрытия от погони в человеческом жилье или других убежищах, столь же чуждых его натуре и образу жизни. Даже звуки органа и одной или двух флейт, сопровождавших пение псалмов, не помешали ей проследовать за своей спутницей в церковь.

Не успела Мэдж вступить в церковь и осознать, что она стала центром всеобщего внимания, как к ней вернулись все нелепые и дикие ухватки, забытые на какое-то мгновение под действием нахлынувшей печали. Она скорее проплыла, чем прошла, по центральному проходу, крепко держа Джини за руку и волоча ее за собой. Джини охотно проскользнула бы к боковой скамье у самой двери, предоставив Мэдж делать что той заблагорассудится и продвигаться к алтарю самой. Но осуществить это можно было лишь путем отчаянного сопротивления, что казалось Джини совершенно недопустимым в такое время и в таком месте, и поэтому она, словно пленница, проследовала по всей церкви за своей невероятной проводницей; а та, полузакрыв глаза, кокетливо улыбалась и, слегка поводя плечами в такт чопорной и осторожной поступи, которой ей заблагорассудилось идти, воспринимала удивление зрителей, пораженных таким зрелищем, как дань великого восхищения, и отвечала на взгляды кивками и полуреверансами тем из присутствующих, кого считала, очевидно, своими знакомыми. Вид ее спутницы, столь непохожей на Мэдж, – растрепанной, с опущенными глазами и горящим от стыда лицом, – которую она с триумфом волокла за собой, делал эту сцену в глазах окружающих еще более нелепой.

Священник, устремив на Мэдж взгляд, исполненный спокойствия, сострадания и в то же время строгости, положил, к счастью, конец этому скандальному поведению. Она повернулась к ближайшей незанятой скамье и торопливо устремилась туда, таща за собой Джини. Лягнув Джини в ногу в знак того, что та должна следовать ее примеру, она склонилась на секунду головой на руки. Джини не стала подражать Мэдж, ибо подобная молитвенная поза была ей совсем незнакома, и начала с таким замешательством осматриваться кругом, что соседи, видя ее в компании с Мэдж, естественно, приписали эту растерянность безумию. Те, кто находился в непосредственном соседстве с этой странной парой, отодвинулись от нее как можно дальше; но Мэдж удалось все же вырвать молитвенник из рук какого-то старика, не успевшего отодвинуться достаточно быстро. Ознакомившись с текстом, она с видом самого пылкого энтузиазма, жестикулируя и манерничая, стала показывать Джини читаемые отрывки, сопровождая свои указания такими громкими комментариями, что заглушила все прочие голоса в церкви.