Эдинбургская темница

Шотландия, его родина, находилась в это время в весьма опасном и неопределенном положении. Она была присоединена к Англии, но связующий цемент не успел достаточно затвердеть. Еще жили в памяти старые обиды; частые раздоры, являвшиеся результатом раздражительной подозрительности шотландцев и надменного снисхождения англичан, то и дело грозили уничтожить национальное единение, столь необходимое для безопасности обеих стран. Положение Шотландии ухудшалось еще и тем, что она была разделена на враждующие группы, яростно ненавидевшие друг друга и ждавшие лишь сигнала, чтобы броситься в бой.

В подобных обстоятельствах другой человек, обладая способностями и званием Аргайла, но не счастливой уравновешенностью его ума, ринулся бы в этот водоворот, с тем чтобы возвысить себя и направить его бешеные воды в своих личных целях. Но он выбрал более безопасный и более благородный путь.

Не принимая участия в мелких раздорах отдельных группировок и независимо от того, находился он в оппозиции или возглавлял партию, стоявшую у власти, герцог Аргайл всегда отстаивал те меры, которые сочетали справедливость с терпимостью. Благодаря своим выдающимся военным талантам он смог в памятный 1715 год оказать такие важные услуги Ганноверской династии, что признать и оценить их по достоинству значило бы приписать им слишком большое значение. Но в то же время он использовал свое влияние и для смягчения участи тех несчастных джентльменов, которые приняли участие в этом восстании из ложно понятого патриотизма, за что был вознагражден безграничной любовью и преданностью своих соотечественников. Подобная популярность среди недовольного и воинственного народа вызвала ревнивое чувство у двора, ибо чрезмерная влиятельность какого-либо лица считается там нежелательной, даже если для опасений нет никаких оснований. Кроме того, независимый и несколько высокомерный характер выступлений герцога Аргайла в парламенте и перед народом не мог завоевать ему королевских симпатий. Поэтому, несмотря на выказываемое ему неизменное уважение и привлечение его к участию в государственных делах, он не был любимцем ни Георга Второго, ни его жены, ни их министров. В различные периоды своей жизни герцог совершенно явно был в немилости у двора, хотя нельзя сказать, чтобы он входил в состав оппозиции. Все это возвышало его еще больше в глазах шотландского народа, ибо королевское недовольство объяснялось чаще всего приверженностью герцога интересам своей страны. Как раз теперь в деле Портеуса его красноречивое и пылкое выступление против строгих взысканий, которые собирались наложить на Эдинбург, вызвало горячее одобрение в шотландской столице, ставшее еще более пылким, когда стало известно, что королева Каролина восприняла посредничество герцога как личное оскорбление.

Его поведение в данном вопросе, как, впрочем, и всех других шотландских членов законодательной комиссии (кроме одного или двух неблаговидных выступлений), было в высшей степени убедительным. О ставшем столь популярным ответе герцога Аргайла королеве Каролине мы уже говорили, а его выступление, направленное против билля о Портеусе, не забыто еще до сих пор. Когда лорд-канцлер Хардвин упрекнул герцога Аргайла в том, что он выступил в этом вопросе скорее как заинтересованная сторона, нежели судья, тот ответил:

– Я обращаюсь к парламенту и народу с вопросом, повинен ли я в каких-либо позорных сделках и проявлял ли когда-либо пристрастие к одной стороне? Покупал ли я голоса или выборные участки? Совершал ли бесчестные дела в своих личных целях или в интересах какой-либо партии? Проследите мою жизнь, проверьте мои действия на поле брани и в кабинете, и вы убедитесь, что не найдете ни одного пятна, марающего мою честь. Я проявил себя как патриот моей отчизны и как верноподданный моего короля. Я готов повторить все, что было мною сделано, не обращая ни малейшего внимания на улыбки или хмурые взгляды двора. Я испытал и то и другое, и проявления высочайшей милости или недовольства оставляют меня равнодушным. Я объяснил, почему я выступил против этого билля, и постарался доказать что он не соответствует межнациональному духу единства, независимости Шотландии, а следовательно, и Англии, элементарному чувству справедливости, здравому смыслу и общественным интересам обеих стран. Должен ли главный город Шотландии, столица независимого народа, резиденция многих и многих монархов, почтивших и увековечивших этот славный город своим присутствием, – должен ли такой город лишиться своих почестей и привилегий, своих ворот и стражей по вине никому не известной и безрассудной кучки бунтовщиков? И может ли уроженец Шотландии спокойно взирать на подобное беззаконие? Я ценю, милорды, свое выступление против такой незаслуженной кары и горжусь тем, что борьбу за права моей несправедливо опозоренной родины, подвергнутой незаслуженной каре, почитаю своей первейшей и почетной обязанностью.