Эдинбургская темница

— Смотри-ка! Вот точно так же семенил ко мне мой старый возлюбленный, да только не так проворно, — ведь у него не было крыльев, которые помогали бы его хилым ногам. И все-таки я должна была выйти за него замуж, а то мать меня бы просто со свету сжила. Но потом случилась та история с моим ребенком, и мать подумала, что старому увальню придется не по вкусу детский писк, и поэтому она спрятала малютку, чтобы он не мешал, вон под тот бугорок, где дерн; наверно, вместе с ним она положила туда и мои мозги, потому что с тех пор я стала просто сама не своя. И ты только подумай, Джини, моя мать так постаралась для этого старого дурака, а он вместо благодарности задрал свой нос и больше не стал даже смотреть на меня. А мне наплевать на него, я и так живу очень весело. Стоит только какому-нибудь бравому джентльмену заметить меня, как он чуть с лошади не падает! И все потому, что влюбился! А некоторые из них даже опускают руку в карман и вытаскивают для меня целых шесть пенсов! И все это просто за мою красоту!

После этого рассказа прошлое Мэдж перестало казаться Джинн таким загадочным: очевидно, за ней ухаживал какой-то богач, которого поощряла ее мать, невзирая на его старость и уродство. Потом Мадж соблазнил какой-то повеса, и, чтобы спасти репутацию дочери и не потерять выгодного жениха, мать без всяких колебаний погубила плод греховной связи. Последствия этой истории, выразившиеся в полном психическом расстройстве ума, от природы непостоянного и легкомысленного, не представляли из себя ничего удивительного. И действительно, история безумия Мэдж Уайлдфайр была именно такова.

ГЛАВА XXXI

Не видя опасности, страха не зная,

Прошли они двор, от восторга сияя.

«Кристабел»

Следуя по тропинке, выбранной Мэдж, Джини с радостью убеждалась в том, что местность становилась все более обитаемой: вдали, окруженные зелеными зарослями, показались крытые соломой домики, над которыми вился голубой дымок. Дорога вела прямо к ним, и Джини решила, коль скоро Мэдж следует в этом направлении, не задавать ей никаких вопросов, ибо успела заметить, что вопросы лишь раздражали ее спутницу и делали подозрительной, как, впрочем, и всех людей с такой неустойчивой психикой, как у Мэдж.

Поэтому Мэдж, следуя своему необузданному воображению, продолжала безостановочно и несвязно болтать; в таком настроении она гораздо охотней рассказывала о себе и о других, чем когда у нее пытались выведать что-нибудь прямыми или наводящими вопросами.

— А как странно все-таки, — продолжала Мэдж. — Вот я говорю о ребеночке и обо всем, что было, так, словно это все меня и не касается; а ведь на самом деле сердце мое изболелось от тоски. У тебя был когда-нибудь ребеночек, Джини?

Джини ответила отрицательно.

— Ах да; но зато у твоей сестры был, и уж про него-то мне все-все известно!

— Ради всего святого, — воскликнула Джини, забыв о той линии поведения, которой она решила придерживаться, — скажи мне, что случилось с тем несчастным младенцем и…

Мэдж остановилась, серьезно и сосредоточенно посмотрела на нее и разразилась громким хохотом:

— Ага, девушка, думаешь, что ты меня поймала? Нет, не на таковскую напала! Откуда мне знать о ребенке твоей сестры? Девушкам не положено иметь детей, пока они не выйдут замуж, а если уж с ними до времени что случится, то все кумушки и сплетницы ликуют, словно бог весть какой праздник настал. Говорят, младенцам, чьи матери не замужем, не так уж плохо живется. А мне кажется, что ребеночку твоей сестрицы, да и моему, худо пришлось. Но это очень грустная история, уж лучше я спою что-нибудь, чтобы на душе стало полегче. Этой песне меня давным-давно научил Джентльмен Джорди, еще когда я ходила с ним на праздник в Локингтон — он там играл на сцене в богатом костюме вместе с актерами. В ту ночь он обещал жениться на мне, и разве было бы худо, ежели бы он так и поступил? Женись лучше в поле, чем на болоте note 84, как говорят в Йоркшире… А только лучшей жены, чем я, ему все равно не найти, сколько бы ни искал. Вот послушай мою песню:

Я Мэдж из города, Мэдж из села,
Люблю паренька и всегда весела.
Пусть люди блистают в алмазных серьгах,
Но радости нет в их надменных сердцах
Я в праздник весенний вожу хоровод,
Меня королевою каждый зовет.
Пусть вспышки болотные ярче огня,
Не блещут они веселее меня!

— Мне эта песня нравится больше всех других песен, — сказала сумасшедшая, — потому что он сочинил ее. Я часто пою эту песню, и поэтому в народе меня прозвали Мэдж Уайлдфайр. Хотя это и не настоящее мое имя, но я откликаюсь на него: стоит ли поднимать шум из-за всякой ерунды?