Эдинбургская темница

— Встань, женщина, — приветливо обратилась к ней королева, — и объясни мне, что за варварский народ живет в твоей стране, где детоубийство, став обычным явлением, потребовало введения такого сурового закона?

— С позволения вашей милости, — ответила Джини, — есть и другие края, кроме Шотландии, где матери плохо обращаются со своей плотью и кровью.

Следует отметить, что разногласия между Георгом II и Фредериком, принцем Уэльским, резко обострились в то время, и благожелательно настроенная публика винила во всем Каролину. Она сильно покраснела и посмотрела пронизывающим взглядом сначала на Джини, а потом на герцога. Оба встретили его совершенно невозмутимо: Джини — от полнейшего неведения относительно нанесенного ею оскорбления, а герцог

— по привычке к самообладанию. Но в глубине души он подумал: «Игра случая. Этим неудачным ответом моя бедная протеже убила наповал свою единственную надежду на успех».

Любезное и искусное вмешательство леди Сэффолк сгладило неловкость этой критической минуты.

— Тебе следует рассказать этой леди, — сказала она Джини, — почему именно такое преступление стало обычным в твоей стране.

— Некоторые считают, что это стало так из-за церковных судилищ; это, знаете, когда… ну, когда… когда сажают на позорный стул, с вашего позволения, ваша милость, — сказала Джини, глядя вниз и кланяясь.

— Какой стул? — спросила леди Сэффолк, которая никогда не слыхала подобного названия и, кроме того, была несколько глуховата.

— Это стул покаяния, мадам, с вашего разрешения, — объяснила Джини, — на него сажают за легкомысленный образ жизни, и легкомысленные разговоры, и за нарушение седьмой заповеди.

Здесь Джини подняла глаза и увидела руку герцога у подбородка; не понимая, что именно она сказала не к месту, девушка смутилась и замолчала, что лишь подчеркнуло значение сказанных ею слов.

Что касается леди Сэффолк, то она отступила назад, словно отряд, который, заслонив собой отступающих от врага товарищей, внезапно подвергся сильному и неожиданному обстрелу противника.

«Черт бы побрал эту девчонку! — подумал герцог Аргайл. — Еще один выстрел наповал! И бьет она без промаха, как налево, так и направо, даром что не целится!»

Он и сам был несколько смущен, ибо, взяв на себя роль церемониймейстера в отношении этой неумышленной оскорбительницы, попал в положение сельского сквайра, который, введя своего спаниеля в красиво обставленную гостиную, с ужасом смотрит на беспорядок и порчу посуды и туалетов, вызванные его неуместными шалостями.

Однако этот второй случайный выпад Джини загладил дурное впечатление от первого, ибо чувства ее величества не настолько еще подавили в королеве чувства жены, чтобы она не испытывала удовольствия от насмешек по адресу «ее милой Сэффолк». С улыбкой, свидетельствовавшей о ее триумфе, она обратилась у герцогу Аргайлу:

— Эти шотландцы — религиозный и доброжелательный народ. — Повернувшись снова к Джини, она спросила, каким путем та добралась из Шотландии в Англию.

— Главным образом пешком, мадам, — последовал ответ.

— Что? Все это огромное расстояние — пешком? Сколько же ты можешь пройти за день?

— Двадцать пять миль с придачей.

— С чем? — спросила королева, глядя на герцога Аргайла.

— И еще около пяти миль, — ответил герцог.

— Я считала себя хорошим ходоком, — сказала королева, — но теперь вижу, что просто переоценивала себя.

— Дай-то вам Бог, ваша светлость, никогда не иметь такого горя на сердце, что и думать забудешь про усталые ноги.

«Вот это уже лучше, — подумал герцог, — наконец-то она сказала что-то по существу».

— Нельзя сказать, чтобы я все время шла пешком. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом — словом, всяко бывало, — сказала Джини, прерывая свой рассказ, так как заметила, что герцог прибег к условленному сигналу.

— Невзирая на эти временные удобства, — заметила королева, — ты, наверно, проделала очень утомительное путешествие, и боюсь, что совершенно напрасно; ведь если даже король и помилует твою сестру, то это ей, по всей вероятности, не поможет, ибо твои сограждане из Эдинбурга все равно повесят ее назло правительству.

«Теперь она окончательно утонет», — подумал герцог.

Но он ошибся.

Те мели, на которые Джини раньше натолкнулась в этом щекотливом разговоре, находились под водой и были ей неведомы, но эта скала возвышалась над поверхностью, и она избежала ее.

— Я уверена, — сказала Джини, — что в городах и селах все возрадуются, узнав, что его величество сжалился над бедным, потерянным существом.

— Последний случай в Эдинбурге убедил его величество как раз в обратном, — ответила королева. — Не посоветует ли нам милорд герцог руководствоваться голосованием самой черни в вопросе о том, кого следует повесить, а кого — помиловать?

— Нет, мадам, — сказал герцог, — но я посоветую его величеству руководствоваться своими собственными чувствами и чувствами его королевы. Я не сомневаюсь, что тогда наказание падет только на виновного, но и то лишь как мера вынужденной предосторожности.