Единицы условности

Вася сообщил мне, что у него планируется передача с участием «Ленинграда». Группа эта тогда еще не пользовалась известностью среди широких народных масс, собирая в Москве и Питере маленькие залы поклонников, которых пресса с какого-то перепугу называла интеллектуалами. В телевизоре «Ленинград» еще толком не показывали. Васе очень нравился «Ленинград», но продюсеров его передачи страшно смущала репутация Шнурова. Они хотели залезть на нецензурную елку, не ободрав при этом форматной задницы. «Зимин, вот ты его знаешь, скажи мне, Шнуров может хотя бы час не материться?» Я не знал ответа на этот вопрос, но зачем-то сказал, что, конечно, может. Я даже привел сотню аргументов, которые, как мне казалось, характеризуют Шнурова с хорошей стороны. В моем описании он был чем-то вроде Орлеанской девы и академика Лихачева в одном лице.

Эфир состоялся. Уткин был обаятелен. Публика перевозбуждена. Оппоненты Шнурова несли феерическую чушь. Все компоненты хорошего шоу были налицо. Кроме главного героя. Шнурову было невыносимо скучно. Он мужественно держался в рамках приличий, пел только цензурные песни и вполне куртуазно, хоть и без фантазии, хамил. Программа катилась к финалу. Шнуров заиграл последнюю песню. И в какой-то момент из динамиков явственно раздалось слово «хуй». Звукорежиссеры спохватились и увели звук, но слово успело прозвучать. Передача закончилась. У Васи Уткина был торжествующе-бледный вид человека, который только что купил на аукционе Вермеера и принимает поздравления, сознавая при этом, что ему сейчас придется очень дорого за этого Вермеера заплатить.

Шнуров же, наоборот, сиял, как начищенный пятак.

Мне было неловко: на моих глазах рушилась блестящая телевизионная карьера Уткина, и я оказался к этому причастен. Не говоря уж о «Ленинграде», который теперь вообще непонятно когда выпустят из гаража.

Ночью мне позвонил Вася и сообщил, что телевизионное начальство эфирный конфуз совершенно не смутил. Более того - оно пришло от него в восторг.

Скоро Шнурова стали показывать по ЦТ едва ли не чаще президента Путина. Пластинки стали продаваться астрономическими тиражами. Концерты из клубов переехали на стадионы. На фестивале «Нашествие» вместе с «Ленинградом» слово «хуй» скандировали больше ста тысяч человек.

Я не знаю, почему Шнурову вдруг стало позволено то, что никому до него не разрешалось. Что это? Талант? Большой хер? Прямое указание свыше? Я думаю, никакого рационального объяснения быть не может. Во всякой власти заложен элемент абсурда. Почему наркотики нельзя, а водку можно? Потому что она полезней для здоровья и от нее умирает всего-навсего пятьдесят тысяч человек в год? Или она выгодна для государственного бюджета? Но ведь сколько налогов мог бы принести в казну, например, кокаин.

Выгода, впрочем, тоже ничего не объясняет. На футбольном чемпионате мира в Германии Зинедин Зидан боднул головой Марко Матерац-ци1, хотя, конечно же, ему было бы выгодней проглотить оскорбления, и не исключено, что через несколько минут поднять над головой Кубок мира. Но он выбрал другое.

Коллега Зидана Трезеге говорит, что Мате-рацци оскорбил мать и жену Зидана, упомянув при этом пенис. И Зидан (чье имя скандируют на трибунах как Зизу или Зизи, что, кстати, на языке аристократических салонов сто лет назад обозначало, собственно, пенис), наплевав на ожидания французских болельщиков, на собственную карьеру и спортивную репутацию, вступился за женскую честь.

На мой вкус, это очень красивая история. Я уверен, что Зидан сделал это совершенно сознательно, а не в минуту помешательства. Ведь из всех форм власти только власть женщины над мужчиной имеет какой-то смысл.

1 «Зинедин Зидан боднул головой Марко Матерацци» - драматическая история, случившаяся в финале мирового футбольного первенства. Защитник итальянской сборной Матерацци оскорбил французского капитана Зидана, и тот ударил его головой на глазах у миллиарда зрителей. Весь мир несколько недель гадал: что же такое мог сказать итальянец французу, что тот потерял самообладание в такой решительный момент. шш

КАРЬЕРА,

ИЛИ КАК ЖИТЬ СО СКЕЛЕТАМИ В ШКАФУ

Однажды я на две недели погрузился в большую политику. Это было в 1999 году, когда бывший премьер-министр Кириенко1 делал вид, что он хочет быть московским мэром. От того времени у меня осталось удушливое ощущение погружения в чан с кошачьими фекалиями и одновременно привкус полной свободы. Наверное, то же самое чувствуют годовалые младенцы, брошенные в общественный бассейн.

Мы делали антилужковскую газету под остроумным названием «Отечество не выбирают». Главная цель этого издания заключалась в том, чтобы написать про действующего московского мэра Лужкова какую-нибудь неправдоподобную гнусность, чтобы тираж был арестован властями.