Как бы то ни было, главными виновниками трагедии были врачи. Мой муж фактически потерял полтора часа, за которые хотя бы что-то можно было сделать! Скорее всего, он бы сейчас и ходил, и чувствовал бы себя куда лучше, чем теперь. На счету была каждая минута, и если бы медики опоздали еще немного, Магомеда уже бы не спасли. Его мозг был весь в крови: рентгеновский снимок представлял собой просто темную картинку, на которой ничего не было видно.
…Узнав обо всем, я, конечно, сообщила о том, что случилось, матери, после чего просто зашла в ванную и начала там плакать.
Я очень хотела увидеть своего мужа! Стала всем звонить…
– Я прилечу уже вечером! – сказал мне отец и добавил: – А ты сама отправишься к мужу чуть позже.
Он был прав. Мне нужно было немного прийти в себя.
Весь день я не знала, куда деться. Иногда выходила на балкон, смотрела вниз с двадцать второго этажа и думала: высоко… Если мужа не станет, мне достаточно будет прыгнуть вниз, и все закончится. Но… что же будет с детьми? Как я вообще могу думать о самоубийстве?! Мать должна быть сильной!
Эти мысли заставляли меня взять себя в руки. А чтобы дочери не видели, как я рыдаю, приходилось прятаться в ванной.
На следующий день, вечером, прибыл отец и разрешил мне полететь к мужу.
Хорошо, решила я. Буду держаться. И взяв десятимесячную дочку, сразу отправилась в Нью-Йорк.
Меня встретили его друг с женой, кроме того, там был супруг сестры Магомеда.
Первое, что я услышала, когда вошла в госпиталь, было:
– Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие. Не шумите, не впадайте в истерику! А еще обработайте руки антисептиком.
Надо полагать, работница больницы насмотрелась на людей, столкнувшихся с горем. Для меня случившееся стало невероятной трагедией, для нее – всего лишь еще одним рабочим эпизодом.
Наконец я зашла в палату. И увидела его… С опухшим лицом и перебинтованной головой, подключенного к капельнице, опутанного множеством трубок, которые вели к его рту и носу, обложенного пакетами со льдом.
Удивляюсь теперь, как я смогла остаться в сознании при виде всего этого. «Трусишка Баканай» смогла взять себя в руки, даже не заплакала – просто потому, что не умела особо проявлять эмоции в присутствии других людей.
Взяв мужа за руку, я произнесла:
– Мага, ты чего лежишь? У тебя есть я, и твои дочки… Ты не можешь нас оставить, ты должен выздороветь…
Не знаю, было ли это совпадением, но машинка, подключенная к нему, начала сильно пищать. Сразу же прибежали медсестры:
– Пациент не в состоянии вам ответить, но он вас слышит! Пожалуйста, ничего не говорите, чтобы его лишний раз не волновать.
Затем нам показали на экране компьютера МРТ его мозга и рассказали, что именно случилось с мужем. Так как я плохо знаю английский язык, мне все переводили его друзья – и многое умолчали, чтобы лишний раз не пугать.
– Если пища не будет отторгаться, значит, пациент, по крайней мере, точно выживет. А возможно, и пойдет на поправку… – сообщил мне врач.
Возможно?! Мне не надо было никаких «возможно».
И я приняла решение:
– Переезжаю сюда, чтобы быть рядом с мужем!
На волоске
Всегда удивлялась – как можно спать сидя?
Никогда не умела, ни в поезде, ни в самолете.
Просто не понимала: если на самом деле хочешь спать – заснешь хоть на стуле…
Познала это на себе за два тяжелых месяца. На это время больница стала моим домом.
Моим – и Магомеда, висевшего между жизнью и смертью.
Все это время со мной была моя маленькая дочь. Ей повезло больше: она отдыхала в коляске, которую купил кто-то из друзей, а в остальное время ползала по полу. Не могла же я, кормящая мать, оставить свою девочку?