Единокровные

Как только теплело, с весны и до морозов, большую честь времени Апельсин пропадает на улице. Свою волю он не променяет ни на что. Рядом плавня с ее лягушками, водяными крысами, ужами и змеями. Напротив степь с хомяками и зайчатами. Вокруг огороды, перемежаемые пустырями, здесь птички, мыши и домовые крысы. Это все входит в обычное меню Апельсина большую часть года, и все это он мне показал. От ужа сантиметров 70 длиной минут через 20 он оставил один только хвостик; я отдал его Мерлину, но он есть его не стал и долго с ним играл. С хомяками Апельсин в один присест управиться не мог, прятал в укромное место и в течение дня несколько раз туда наведывался. Здоровенную лягушку тоже за раз не осилил и обе задние лапки оставил французу. Я сказал ему, что напрасно он это сделал – француз для плавни враг номер 1. Он промышляет бондюэлем, сладкой кукурузой, и постоянно ворует у плавни воду, чтобы круглое лето поливать свой бондюэль, так что в плавне скоро и лягушек не останется. Но Апельсин в тот момент помочь уже ничем не мог, он объелся, и брюхо у него свисало до земли. Выручил его Мерлин, проглотил обе лапки и попросил еще.

Однажды Апельсин приволок домой зайчонка. Я ахнул, тот был величиной с него самого. «И тебе не жалко?», спросил я его. Он что-то пробурчал в ответ и глянул на меня. Жалости в его глазах не было, было какое-то деловитое спокойствие. Он отвернулся и с этой деловитостью принялся за зайчонка. «Хищник ты, Апельсин», вздохнул я. «Ну а люди что же?», подумалось мне. Апельсину природа назначила быть хищником. Он занимается своим делом. Сейчас наестся до отвала, потом полдня будет спать. Потом снова начнет охотиться, ловить зазевавшихся мышей и зайчат. За шустрыми да умными он и гоняться не станет, найдет дурачков, таких, как этот зайчонок. Потому в его охотничьих угодьях не убывает ни заячьего племени, ни мышиного. А там, где обитает двуногий хищник, остались одни мыши, да он сам. Зайцев в его владениях не сыщешь, он их выбил – ночью, при свете автомобильных фар, слепых и беспомощных в галогеновых безжалостных лучах, за которыми следом идет смертоносный свинец. Вспомнился мой хуторской сосед, к нему часто наезжали его друзья-охотнички из города; на открытии охоты я спросил его об их охотничьих успехах. Он сообщил: за два дня вчетвером они расстреляли 160 (!) лысух. Что делать с этой горой, как их щипать теперь, они не знали, но выход нашли быстро: содрали с лысух шкуры и обезглавили, в город, на радость женам, повезли сплошное мясо. Двоих из них я видел. Из охотничьего камуфляжа выглядывали сытые, красные, пьяные рожи, в дистрофики такие не годились…

Прошли дожди, и в плавне поднялась вода. Она вытеснила из прибрежных камышей водяных крыс, и те подались по огородам. Ночью просыпаюсь от странного громкого клекота. Потом была какая-то возня под полом, но довольно быстро все затихло. Просыпаюсь утром и выхожу. В доме есть пристройка, она вся в щелях, и Апельсин давно ее освоил, нередко он здесь ночует. Вдоль стен там стоят ящики, и на них стопками выложены коробки с книгами. На самой высокой стопке, на уровне моей головы, у него любимое место, и я постелил там коврик. Всякий раз, когда я открываю дверь, если он на месте, я сталкиваюсь с ним нос к носу. И сегодня – то же. На коврике восседает сонный Апельсин, а по кругу от него выложены три водяные крысы и крупный рыжеватый пасюк, его хвост свисает прямо под Апельсином сантиметров на 20. Теперь понятно – они и устроили ночью этот музыкальный с клекотом тарарам. Ясно и то, что минимум еще одна крыса благополучно переваривается сейчас у Апельсина в желудке.

Такой вот у нас Апельсин Великий Охотник.

Есть у Апельсина одна слабость – цигун. Видимо, он как-то незаметно регулярно этим занимается, но тайно. Зато когда я становлюсь в У Цзи, он, если это видит, тут же спешит ко мне, для него это сигнал. Моя стойка У Цзи в прописи от Сунь Лутана: руки по швам, ноги вместе, пятки касаются друг друга, носки разведены так, что между стопами угол 90 градусов. В этом треугольнике Апельсин и устраивается, наваливаясь на мои ступни. Пока я в У Цзи, он сидит там неподвижно, 10, 20 минут, полчаса. Потом начинается движение, а он по-прежнему хочет быть под ногами. Но он мне мешает, и я его устраняю. Он протестует, но приходится смириться.

Февраль открывает любовный сезон в жизни Апельсина. Не странно ли, что те же терзания обуревали когда-то Б. Пастернака?

«Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд.

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит».

Думаю, нет, не странно, все мы из одного теста слеплены – Круг Земной…

Знаменитые кошачьи концерты будоражат ночь. Низкий речитатив звуков то и дело прерывается крещендо.

«Под ней проталины чернеют.

И ветер криками изрыт,

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд».