Единородная дочь

Джули сняла левый мокасин и вытряхнула из него песок.

— Скажите честно, мистер Вайверн, Бог ведь и с вами не говорил? Исцеление этого мальчишки, Тимоти, это ведь была ваша идея?

— Правда, правда, — признался Дьявол.

— Вы лгун!

— Я — Дьявол. Меня еще и не так называли. — Вайверн откинул полу сюртука и достал свой серебряный портсигар. — Никому мы не нужны, да, детка? Два заблудших ловца душ, два неудачливых экспериментатора…

— А зачем вам было нужно исцеление Тимоти? Вайверн откинул крышку портсигара и поднес его к заплаканным глазам Джули.

— Добродетель представляет для меня серьезный интерес. Мне было любопытно узнать, что произойдет дальше. Смотри…

И Джули разглядела в зеркальце смутную фигуру человека, стоявшего на церковной кафедре и проповедовавшего многочисленному приходу.

— Это отец Тимоти. Тебе бы он не понравился, настоящий фанатик, путает с Провидением всплески больного воображения. — Священник ходил взад-вперед по проходу, показывая своей пастве нечто вроде пурпурной женской рубашки. — Долгие годы он боялся, что все видения могут оказаться его собственной выдумкой, но когда сын прозрел, он воспринял это как знамение свыше. И теперь он, что называется, вдохновлен. Поверь мне, однажды этот человек совершит нечто ужасное.

— Насколько ужасное?

— Совершенно ужасное.

— И мое чудо…

— Вдохновило его.

— Никогда, ни за что больше не буду никого исцелять.

— Вот и умница, — ухмыльнулся Дьявол. В свете фонаря блеснули золотые зубы.

— Я буду жить нормальной жизнью. Замужество, дети, карьера — все будет как у людей.

— Ну конечно. Чего еще может желать благоразумная маленькая еврейка? Колледж уже выбрала?

— Принстон.

— Если могу чем-нибудь помочь, только скажи.

— Обойдусь.

— Без вопросов. Может, рекомендация нужна? — Вайверн захлопнул портсигар. — Ты даже ничего не хочешь спросить? Я мог бы объяснить, почему Вселенная состоит из материи, а не из антиматерии. Или почему электрон несет свой заряд. Мог бы объяснить…

— Да, есть, пожалуй, один вопрос.

— Давай.

— Моя мама…

Вайверн слегка прикрыл веко, и пламя фонаря потускнело.

И сам он сделался каким-то прозрачным.

— Так или иначе, все упирается в нее, правда?

— Почему она так безразлична к людям? — Весенний ветерок высушил слезы Джули. — Зачем все эти эпидемии и землетрясения?

Последний поворот ключа — и тело Вайверна превратилось в едва различимую туманную дымку. Погасший фонарь упал, зарывшись в песок.

— Все эти грязевые потоки, да?

— Да. Грязевые потоки.

— Знаешь, ответ довольно прост. — В сумраке ночи светились лишь два красных глаза.

— Правда? Так объясните, почему Бог допускает Зло? Теперь даже глаза исчезли, остались лишь фонарь и непроглядная ночь.

— Да потому, что власть развращает, — прозвучал бестелесный голос Вайверна. — А абсолютная власть развращает абсолютно.

Глава 3

Вначале твоя мама сотворила небо и землю. «Пусть вся вода, что под небесами, соберется вместе», — решила она.

Так получился Атлантический океан. И вот его благословенные воды омывают тебя, ты опускаешься все глубже, глубже, на самое дно залива, к заветной подводной пещере и ее обитателям, твоим тайным маленьким друзьям. Пузырьки воздуха щекочут щеки, подводные течения вздымают волосы. Ты полной грудью с наслаждением вдыхаешь драгоценный кислород пролива Абсекон. Это единственное чудо, на которое тебе удалось уболтать папу.

— А если я свалюсь в залив с привязанным к ногам камнем? — как-то спросила ты. — Мне можно будет дышать водой?

Отец так нахмурился, что у него сошлись брови.

— Придется, наверное, — сказал он. — Хотя, Джули, маловероятно, что ты свалишься в залив с привязанным к ногам камнем.

— Если мне все-таки разрешается дышать водой вместо того, чтобы позволить себе утонуть, то можно иногда я буду делать это просто так, чтобы развлечься? Ну пожалуйста, папочка, мне так хочется посмотреть, что там внизу.

Он целую минуту молчал, потом спросил:

— Это будет выглядеть так, словно ты задерживаешь дыхание?

— Ну конечно. Точь-в-точь будто я задерживаю дыхание.

— Что ж…

Ты победила! Теперь у тебя будут жабры. Но в отношении других способностей — оживления крабов и всего такого — папа был несгибаем: тебе строго-настрого запрещалось их использовать. Это правило — часть тебя самой, оно запечатлено пощечиной на лице подобно тому, как иудейский Бог запечатлел, то есть вырезал Закон на каменных скрижалях.

— У нас в школе есть класс глухих. Четырнадцать глухих ребят.

— Вот бедняжки.

— Я им не стану помогать.

— Умница.

— Даже думать об этом не буду. И Ронни Тринглу тоже, он у нас в инвалидной коляске ездит.

Вот ты и на дне. Между пальцами ног струится прохладный песок, угрюмый угорь, скользкий и черный, как кровяная колбаса, тычется тебе в живот и пощипывает купальник, подаренный папой на день рождения.