Единородное Слово. Опыт постижения древнейшей русской веры и истории на основе языка

«Все это никоим образом не может быть объяснено незнанием или отсутствием сведений, так как митрополичий свод 1039 г. составлялся в то время, когда еще живы были участники Владимирова княжения и крещения <…> Значит, мы имеем дело с тенденциозным изложением и умолчанием “Древнейшего свода”» /33/.

Итак, суть и содержание реформ 980 и 988 гг. доныне остаются невнятны. Возможно, их тактические или стратегические цели окажутся более ясными, если, вопреки сложившейся традиции, обе реформы рассмотреть именно как единую поэтапную реформу.

Небезосновательно предположить, что языческий этап (980 г.) так или иначе связан с разгромом князем Святославом Хазарии (965 г.) и усилением иноверческой диаспоры в Киеве[40].

Относительно крещения 988 г. существует мнение, что целью его было «перекрещивание» «по греческому ритуалу» /36/, что, понятно, не принесло мира в народ, издревле причисляющий себя к русской первоапостольской церкви.

Почему ветхозаветный пример по «раскачке» народной веры вавилонским царем Навуходоносором (что совершалось под зорким доглядом плененных им иудеев), окончившийся гибелью Вавилона и самого Навуходоносора, не остановил Владимира? Хотя знал, конечно, князь поучительную эту историю. Что же принудило его поставить Перуна с золотой головой – в точь, как в Ветхом Завете /Дан 2:32; 3:1/?..

Обезумевший от человеческих жертвоприношений золотому истукану, сбитый с толку последующим принятием своим царем иудаизма, «пал, пал Вавилон…» /Ис 21:9/.

Последствия поэтапной реформы тоже оказались разрушительными для окрепшей было Руси. Реформа расколола многоэтническую уже и тогда Русь, поставив каждого перед вопросом выбора веры: правоверие и первоапостольское христианское учение, христианство византийского или римского толка, иудео-христианство, ислам, язычество[41]?

Традиционное объяснение катастрофического раскола послевладимирской Руси жадностью и самовитостью русских князей («Ты собе князь, а я собе») удовлетворяет лишь как версия для начальной школы: Русь до Владимира не знала братоубийства, и «как великое нарушение нормы воспринималось убийство внутри рода; брат на брата идти не мог!» /37/. Потому-то к высокой и печальной чреде убиенных святых скоро присоединились русские братья Борис и Глеб.

А затем против Киевской Руси встала Русь Владимиро-Суздальская; и за этим глубоким национальным разломом, который историки по традиции объясняют притязаниями ростовской знати, видятся прежде всего резкие религиозные противоречия. Иначе непросто понять, «как, каким образом северо-восточный регион, не известный по сути дела нашим летописцам до второй половины ХМ в., менее чем за сто лет превратился в крупнейший центр Руси, в одно из наиболее мощных государственных образований Восточной Европы» /38/ и почему из теплых и обжитых киевских земель в северные малоустроенные земли хлынули, по замечанию В. О. Ключевского, массы народа[42], унося с собой не только историческую топонимику.

Летом 1154 г. сын Юрия Долгорукого Андрей, позднее получивший имя Боголюбский, со свитой, духовенством и домочадцами двинулся на север, увозя с собой великую русскую святыню – икону Божией Матери, «которая вскоре стала называться “Владимирской” [43]» /40/.

С появлением на северо-востоке иконы Владимирской Божией Матери Богородичный культ в этих землях выступил на первое место[44] /43/, и быстро расцвела Владимиро-Суздальская Русь, во всем ставшая предшественницей Московской Руси.

Но… «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то» /Мк 3:24/.

Не миновало и ста лет, как великой кровью омылась Русская земля.

Лбы их – из бронзы,
А рыла – стальные долота,
Шило – язык их,
А сердце – железное <…>
Мясо людское – походный их харч,
Мясо людское в дни сечи едят.
С цепи спустили их. Разве не радость?
Долго на привязи ждали они! —

так описывает воинов-соплеменников монгольский памятник «Сокровенное сказание» /44/. (Вольно же было Л. Н. Гумилеву фантазировать о мирном симбиозе русских и кочевников /45/!)

Однако дикая летучая конница, бросившая под ноги Чингисхана полмира, не устрашавшаяся горных перевалов и зыбучих пустынных песков, почему-то «увязла» в русских болотах… Русь стала «щитом» Европы перед лицом монголо-татарского нашествия. Но пока угонялись в рабство и истреблялись русские дети (кроме самых несмышленышей, не вышедших ростом с тележное колесо[45]), «просвещенная Европа» вела переговоры с кочевниками /46/, одновременно мощными ударами раскачивая русский «щит» со своей стороны.

Груды древнейших икон и книг[46] запылали в варварских кострах: к их уничтожению ордынцы почему-то проявили особый интерес. Оживилось иноверчество, подняло голову язычество /47/.