Единорог

— Ах, я так сожалею. Ты так быстро все понимаешь. Но позволь мне рассказать все по порядку. Это будет своего рода исповедь.

— Да, Эффингэм? — О чем это он говорит? Если бы только Ханна уехала. Это будет минута страдания, минута рождения, но через это нужно пройти, чтобы возникла новая жизнь.

— Моя любовь к Ханне — ты могла бы спросить меня прошлой ночью, что я сделал с ней и был ли я не верен…

— Не верен, — повторила Мэриан. Она ухватилась за это слово. — Мы все не верны, — сказала она с болью, но без смущения.

— Ты верна, Мэриан, дорогая, садись и посмотри на меня внимательно. Я знаю, что причиняю тебе боль.

Они отошли от окна и сели едва больших прогнувшихся кресла у камина. Обуглившиеся дрова и груды легкого пепла были разбросаны по очагу. Мэриан посмотрела на Эффингэма. Его светлые волосы все еще казались взъерошенными от утреннего ветерка, а большое лицо выглядело бледным, светилось усталостью и чем-то еще. Во взгляде его было что-то неистовое, что — Мэриан не могла определить. Она стала его слушать.

— Я любил Ханну, Мэриан. Я люблю ее и мог бы дать любые объяснения этой любви, но они бы оскорбили ее и всегда были бы меньше чем правда. Я любил ее, и многое мог бы для нее сделать, и, безусловно, страдал из-за нее. Я согласился бы на большие страдания. Ты веришь мне?

— Конечно… — Мэриан беспокоил и тревожил настоятельный исповедальный тон.

— Я не могу в полной мере объяснить или оправдать то, что произошло. Теперь я знаю, что никогда не мог оценить Ханну. Возможно, никто из нас не мог. Наверное, никто из нас даже не попытался…

— Кроме Джералда.

В замечании прозвучал неожиданный цинизм. Мэриан сказала так неумышленно и испытала облегчение, когда Эффингэм его не уловил.

— Действительно. Возможно, Джералд любил ее больше, чем все мы. Не знаю почему, но мне никогда ни на секунду не приходило в голову, что Джералд способен проявлять какой-то интерес к Ханне как к человеческому существу…

— Мне тоже никогда не приходило в голову такое. До чего же это напоминало похороны — они говорят о ней, как будто она уже мертва или, в лучшем случае, уехала.

— Думаю, это останется тайной. И полагаю, станет нашей последней данью ей — позволить этому остаться тайной.

— Да. — Мэриан склонила голову. Она снова стала думать о Дэнисе.

— Да, возможно, Джералд понимал ее как человека, как живое существо. Я же не понимал и только сейчас осознал это. По крайней мере понимал недостаточно, явно недостаточно. Меня слишком взволновала история. Но, кроме того, была я она… — он отвернулся в замешательстве. — Мэриан, как ты думаешь, мы не могли бы выпить чаю?

— Мой дорогой, я сейчас приготовлю. Звонить бесполезно — думаю, половина горничных ушла.

— Нет, нет, останься, позволь мне продолжать говорить. Так или иначе, я не сумел помочь ей, я не сделал этого и не смог даже понять.

— Итак, она нас освободила, — сказала Мэриан, возвращаясь к своим мыслям. Впервые ей пришло в голову, что, возможно, сама Ханна сейчас тоже счастлива, а не только причина счастья остальных. Это была странная и прекрасная мысль.

— О, Мэриан… — пробормотал Эффингэм, сильно взволнованный. На мгновение он закрыл лицо руками. — Извини, я так виноват.

Мэриан в замешательстве взглянула на него.

— Не убивайся из-за нее, — сказала она. — Она тоже свободна.

— Ты не понимаешь меня. Я должен продолжать и рассказать все. Алиса…

— Алиса?

— Ну да. В этом все дело. А я и не знал. В действительности не знал до тех пор, пока она не выложила все это о Дэнисе, помнишь, о Дэнисе и лососиной заводи.

— О Дэнисе и лососиной заводи. Да.

— Мэриан, я ее так давно знаю, и чувства иногда могут расти внутри человека так, что он даже не замечает. А затем внезапно прорываются в сознание, в мир. Такое случается.

— Я знаю, такое случается!

— И тогда все приобретает завершенность. Видишь ли, я так полагался на Алису, считал ее присутствие само собой разумеющимся. В известном смысле она реальная сторона истории, реальный человек, реальный объект любви. Мне кажется, что все время я смотрел в зеркало и только смутно, как бы сбоку, воспринимал окружающий мир.

— Я чувствовала нечто подобное, Эффингэм…

— О, пойми меня! Это так мучительно. Я говорю тебе, что я влюбился в Алису, внезапно, глубоко влюбился.

Мэриан встала, и он поднялся вместе с ней. Так вот что это было. Изумленный взгляд Эффингэма означал счастье. Совершено наконец какое-то действие. Ханна так превосходно послала их всех в разные стороны…

— Мэриан, Мэриан, не огорчайся и не суди меня слишком строго. Я знаю Алису так давно, с тех пор, как она была еще ребенком. Пожалуйста, пойми и прости. Мы с тобой познакомились так недавно. Ты молода, скоро тебе станет лучше…

«О чем это он говорит?» — подумала Мэриан. Затем ее внезапно осенило: «Он думает, что я влюблена в него!» Эта мысль наполнила ее таким весельем, что ей пришлось отвернуться, чтобы спрятать лицо.

— Пожалуйста, не огорчайся…

Мэриан приняла спокойное выражение и повернулась:

— Дорогой Эффингэм, не расстраивайся из-за меня. Со мной все будет в порядке.

— Ах, ты так добра.