Единорог Эвдорика

Фред Мерриан, второкурсник с песочными волосами и беличьими зубами, выглядел благодарным, но все еще дерзким. Он был в цивильном костюме. Болдуин Доулинг, мечта студенток, щеголял в новенькой форме американской армии. Столь новой она была по той причине, что к тому моменту, когда Доулинг добрался до своей части в Лос-Анжелесе, война уже закончилась, и ему велели возвращаться домой, бесплатно и любым транспортом. Он выбрал ближайший авиарейс на Филадельфию.

Лечон продолжил:

– Это, скорее, пример убежденности большинства думающих молодых людей в том, что проблемы человечества должны иметь решение. Если взять эти проблемы сами по себе, то нельзя доказать, что любая из них не имеет решения, то есть, примерно так, как Абель доказал, что решение уравнений пятой степени алгебраически невозможно. Поэтому эти молодые люди пробуют одну идею за другой; это могут быть адренализм, или анархокоммунизм, или неопаганизм. В вашем случае это непротивление. Возможно, хорошо, что они…

– Но… – не выдержал Фред Мерриан.

Лечон взмахом руки остановил рвущийся наружу поток аргументов.

– Мы уже прошли через все это раньше. Когда-нибудь вы потеряете интерес к правлению центавриан и присоединитесь к другому движению с такими же непрактичными идеалами. Наш центаврианин рыскает по университетскому городку. Он может заглянуть и к нам. Давайте-ка дадим Болдуину рассказать, что он про них узнал.

– Да, как они выглядят? – спросил Мерриан.

– Они очень похожи на людей, – сказал Болдуин Доулинг. – Только очень большие. Мне кажется, что исходная группа колонистов, что отправилась к Проксиме Центавра, состояла из людей очень высокого роста. Они ведут себя довольно забавно, как будто у каждого внутри стоит часовой механизм. С этими мужланами-бозо приятелями не станешь.

Артур Си улыбнулся идиотской улыбкой. Его полное имя было Си А-цзе, и он вовсе не был идиотом.

– Я проехал полмира, чтобы учиться там, где нет бозо. Выходит, я уехал недостаточно далеко.

– Ничего не слышали о том, что делается в Китае? – спросил Доулинг.

– Бозо по горло заняты, пытаясь сделать всех такими же эффективными и неподкупными, как они сами. Может быть, они и величайшие воины, но они не знают Китая. Отец пишет…

– Тсс-с-с! – прошипел Лечон с тревогой на широком раскрасневшемся лице. – Кажется, это наш центаврианин.

Наступила неуютная пауза; ни у кого не хватало духа продолжить разговор, хотя супермен и не вошел. Наконец Лечон продолжил:

– Все, с кем я говорил, считают, что эта война представлялась совершенно невозможной. Но если вы вспомните историю, джентльмены, то увидите, что ничто уже не ново. В 1241 году венграм и в голову не могло прийти, что у монголов есть дивизионная структура армии и система сигнализации. Поэтому венгров разбили. Наше правительство и думать не думало, что у центавриан есть окислительный луч и самолеты с шестидюймовыми пушками. Поэтому они разбили нас. Вы поняли мою мысль. Звуки всегда отличаются, но ноты остаются очень похожими.

Он вновь смолк и прислушался. Послышались приближающиеся тяжелые шаги. Кто-то постучал. Профессор истории отозвался, и в комнату вошел центаврианин.

– Мое имя Джаггинс, – произнес он металлическим голосом.

У тридцатилетнего на вид центаврианина были выступающая челюсть, высокие скулы и оттопыренные уши. На нем была непривычная сливового цвета форма центавриан – потомков тех твердых духом землян, что колонизировали планету возле Проксимы Центавра, выдержали в течение трех поколений битву с враждебной природой и еще более враждебными туземцами, и, в конце концов, нахлынули обратно на Землю добрых пятьдесят лет назад. Захватчикам отдали всю Австралию, и их наука превратила этот второй из бесполезных континентов в самый продуктивный район мира. Трудное пребывание на другой планете сделало их в чем-то более, а в чем-то менее людьми. Теперь они правили всей Землей.

– Привет, мистер Джагг… – начал Доулинг. Центаврианин прервал его:

– Не говорите «мистер», когда разговариваете с центаврианином. Меня зовут Джаггинс.

– Вы не присядете? – пригласил Лечон.

– Сяду.

Бозо поджал длинные ноги и уселся, ожидая, пока кто-нибудь заговорит.

Наконец Доулинг спросил:

– Как вам понравился Филли?

– Вы имеете в виду Филадельфию?

– Да, конечно.

– Тогда, будьте добры, так и говорите. Мне город совсем не понравился. Он грязный, коррумпированный и неэффективный. Но мы все устроим. Вам будет лучше, если вы станете с нами сотрудничать. Мы дадим вам гораздо более здоровую жизнь, чем у вас когда-либо была.

Он договорил с некоторым затруднением, словно произнесение более одной фразы подряд его смущало.

Даже Доулинг, который, хотя и был местным жителем, не отягощал себя избытком гордости за родной город, был шокирован такой прямотой.

– Да, вижу, вы не привыкли ходить вокруг да около, – пробормотал он.

– Думаю, я понял смысл вашего жаргонного выражения. Мы приучены говорить правду.

После такой фразы у всех возникло чувство, будто говорить правду – самое неприглядное занятие.