Единственная

– Почему ты оставил Лондон и явился сюда? Конечно, по просьбе бывшего командира… но тебе не обязательно было соглашаться. По собственной воле ты никогда не впрягался в чужую сбрую, и это не изменилось с годами. И, что важнее всего, ты прекрасно знал, о чем мечтают твои сестры и невестки. Помочь тебе найти жену, строить планы свадьбы… ты дал им цель в жизни. Воодушевил. И если бы ты, потакая им, остался там, смеялся, шутил, острил и все равно сделал бы по-своему, я не удивилась бы. Но ты поступил так, как мне и в голову не пришло бы: уехал в разгар сезона, – продолжала она, но тут же в замешательстве осеклась. – Нет… я не так выразилась. Ты сбежал!

Чарлз закрыл глаза. Пенни помедлила, прежде чем задать тот самый вопрос, которого он больше всего боялся:

– Почему?

Чарлз подавил вздох. Как он допустил, чтобы дошло до этого? Учитывая нотки обиды в ее голосе, вряд ли он сумеет найти подходящее объяснение.

– Я…

Откуда начать?

– Та работа, которую я выполнял в Тулузе… требовала постоянного обмана. В основном с моей стороны, хотя иногда обманывали и другие.

– Полагаю, именно на этом строится деятельность шпиона. Если бы ты не умел хорошо лгать, давно бы погиб.

Ответом была сдержанная улыбка. Он открыл глаза, но не посмотрел в ее сторону. Говорить с ней, с той, кто знал его так хорошо, говорить в темноте, зная, что она не может видеть его и что сам он ее не видит, – это как ни странно, успокаивало, словно мрак дал им свободу, позволявшую безнаказанно говорить друг другу все, что угодно.

– Это верно, но…

Он нерешительно прикусил губу, сознавая, что впервые пытается облечь свои чувства в слова. И решил, что это не имеет значения. Главное – это правда. Реальность, в которой он существует.

– Прожив тринадцать лет в обмане, я вернулся в свет, к деланным улыбкам и учтивым замечаниям, коварной фальши, блеску и роскоши, поверхностным мыслям, идеям и словам… И просто не смог выдержать подобное существование. Те безмозглые трещотки, которых прочили мне в невесты, не столько глупы, сколько безнадежно слепы. Мечтают выйти за героя, необузданного, бесшабашного красавца графа, которому, как всем известно, все трын-трава. Все безразлично!

– Это тебе? Все безразлично? – недоверчиво усмехнулась она.

– По крайней мере так считают окружающие. Пенни фыркнула:

– Пусть твоих братьев учили управлять поместьями, именно ты лучше всех знал и больше всех любил это место. Каждое поле, каждое дерево, каждый двор.

– Но другим это неизвестно, – возразил он.

Его глубочайшая внутренняя связь с Эбби была одной из причин, почему он удалился сюда, в твердой уверенности, что, несмотря на отчаянную необходимость найти себе жену, не вынесет отношений, построенных на некоем подобии истинной любви. Притворяться он не в силах. Страшно подумать о том, как жена будет делать вид, что слушает его, мило улыбаться и в то же время думать об очередном наряде…

Чарлз глубоко вздохнул, прежде чем выпалить:

– Я больше не могу притворяться.

Вот она, истина. Источник отвращения, которое выгнало его из Лондона в единственное место, где ему хорошо. Туда, где не приходится что-то изображать. Где все чисто, просто и ясно. Здесь он чувствовал себя чище и свободнее!

Он замолчал. Пенни продолжала смотреть в темное небо, с которого низвергались дождевые потоки. Она и не подумала усомниться в его словах. Пусть он лжет другим, но с ней он всегда откровенен. С самого детства между ними не было ни обмана, ни лжи: бывали лишь непонимание или обиды.

Все сказанное Чарлзом сейчас убеждало, что ему можно довериться. Более того, его слова, мысли, мнения, подтверждали, что нынешний Чарлз стал сильнее, искреннее, разумнее и проницательнее, более привержен ценностям, которые и ее не оставляли равнодушной, беззаветнее предан принципам, которые она считала важными, чем легкомысленный юнец, которого она знала много лет назад.

И все же пока она не могла говорить, хотя бы потому, что все, о чем она услышала, так и не успело уложиться в голове. Поэтому она ничего не ответила. Им было уютно в этой дождливой тьме. Никто не ощущал потребности говорить.

Где-то в ночи мелькнул огонек.

– Видел? – спросила она.

– Да. Контрабандисты вышли в море.

Она вдруг подумала о Гренвилле. О тех ночах, которые он провел в море. И представила, как он жмется к борту лодки, а глаза горят свирепым, почти диким светом. Вот ему и в самом деле было на все плевать!

– Послушай, ты ничего не слышал о Гренвилле во время сражения при Ватерлоо?

– Нет. А что?

– Мы так и не знаем, когда и как он погиб.

Пенни почти видела его удивленное лицо. Говоря откровенно, она и Гренвилл вовсе не были так уж близки, и ее интерес казался по меньшей мере странным.

– Вам сказали, в какой местности он пропал?

– Где-то возле Угумона.

– Вот как.

– Что ты об этом знаешь?

Судя по тону, он действительно что-то знал.