Единственная

Поразительно. Он много раз испытывал нечто подобное, но наслаждение, которое получил, видя, как она соскользнула с пика блаженства в сладостное забытье, было куда глубже и полнее того, что переживал когда-либо с женщиной.

Удовольствие, полнейшее удовлетворение дало ему силы забыть о себе и просто держать ее на руках.

Время шло. Он оглядывал газоны, подъездную дорожку, двор, подъезд к конюшням. Все казалось мирным и спокойным в сиянии утреннего солнышка. Там, снаружи, ничего не изменилось.

В беседке изменилось все.

Сегодня он сделал важный шаг, и возврата больше нет. И он ничуть не жалел, потому что именно это считал главной целью в жизни.

Наконец она шевельнулась.

К его удивлению, она даже не попыталась прикрыться, застегнуть рубашку, опустить юбки, неприлично задранные над голыми ногами. Просто лежала, спокойная и расслабившаяся, и куда более опасная для него, чем все эти тринадцать лет.

И вдруг она тихо сказала:

– Я тебя не понимаю. Больше не понимаю. Он покачал головой и улыбнулся.

– Не беспокойся. Понимаешь. Понимаешь все, что тебе необходимо. Просто еще не осознала этого.

Он снова сказал правду. Как всегда, когда был с ней. Иначе общаться невозможно. Она увидела в нем перемены, ощутила, но не до конца поняла. Однако он не спешил объяснять. В ее уме достаточно скоро сложится полная картина. Ей еще есть время узнать, какую власть она имеет над ним. Но теперь, когда расследование в самом разгаре и убийцы таятся в тенях, с этим можно подождать.

– Знаешь, нам пора обедать. Уверен, ты ужасно проголодалась.

Взгляд, брошенный на него, ясно показывал, что ему следовало бы держать свое мнение при себе.

Он рассмеялся, поднял ее и крепко поцеловал, прежде чем помочь привести в порядок одежду.

Она, к его радости и удивлению, не выказала ни малейшей застенчивости и с готовностью приняла его помощь, не так, как, скажем, от горничной, но именно, как от любовника, имеющего право ухаживать за ней, знающего ее тело настолько, что скромность в этом случае неуместна.

Он изменился. Но и она тоже. И когда они рука об руку шли к дому, он гадал, каким образом годы наложили на нее свою печать? Какие еще сюрпризы она утаила от него?

За обедом все молчали. Николас приветствовал их рассеянным кивком. Он казался еще более ушедшим в себя, более отчужденным, более встревоженным, хотя по-прежнему пытался это скрыть.

Пенни все еще приходила в себя. Интересно, понимает ли она, что по ней все видно? Будь Николас способен думать о чем-то, кроме своих неприятностей, наверняка заметил бы ее необычайную молчаливость и мягкую, сияющую, красноречивую улыбку, игравшую на губах.

Она совсем не считала себя обязанной вести приятную беседу, так что обед прошел в относительной тишине.

Наконец она пошевелилась и взглянула на Чарлза. Тот наблюдал, как она старается найти подходящие слова, чтобы спросить, что дальше, имея в виду, разумеется, расследование.

Он ухмыльнулся, но предостерегающе прищурился.

– Пожалуй, стоит покататься верхом. День сегодня на редкость теплый, а я должен кое с кем поговорить в Лостуителе.

Пенни кивнула, отложила салфетку и встала.

– Пойду переоденусь. Встретимся у конюшни.

Николас пробормотал что-то насчет возвращения в библиотеку. Похоже, он едва заметил их уход. Пенни поднялась к себе, натянула амазонку и направилась к конюшне.

Он уже ждал поддеревом у садовой калитки.

– Куда мы идем? – немедленно выпалила она. Он взял ее руку и повел к конюшне.

– Сначала Лостуител, потом хочу кое-что проверить в Эбби. Из Лондона сегодня ничего не прибыло, но днем будет еще один почтовый дилижанс.

– Но мы же договорились следить за Николасом? – напомнила Пенни. Она считала его предложение поехать на прогулку обычной уловкой. И не ожидала, что он действительно предложит покинуть поместье.

– Я договорился с Норрисом и Кантером, – пояснил Чарлз. – Сказал, что Николасу что-то угрожает, а что, и сам не знаю. Попросил не спускать с него глаз. Учитывая его настроение, не думаю, что он высунет нос за пределы дома, а здесь никто до него не доберется без ведома Норриса или Кантера. Если он получит записку, Норрис будет знать, если уедет, Кантер пошлет вслед одного из конюхов.

Он оглянулся на дом и пожал плечами:

– Даже если Николас и замешан в чем-то, Джимби он не убивал. Мне нужно узнать больше о потенциальных убийцах.

– Пятеро чужаков? Он кивнул.

Они пошли дальше.

– Лучший способ что-то разузнать – расспросить соседей, особенно тех, у которых эти пятеро гостят. А сегодня в Лостуителе базарный день.

– Прекрасно! – улыбнулась она.

Они сели на коней, добрались до перекрестка, откуда начиналась дорога в Лостуител.

Если Фауи с его портом и пристанями считался центром рыболовства, в Лостуител многие века съезжались окрестные крестьяне, продающие все, что росло на их фермах. Здесь, на рыночной площади перед мэрией, толпились местные дворяне, фермеры с женами, рабочие и арендаторы, рассматривающие выставленные на лотках товары.

Оставив лошадей в «Королевском гербе» на углу площади, они присоединились к остальным, выглядывая подозреваемых и их хозяев.