Единственная

Мальчишки в углу — ну ухмыляться! Ни один с места не двинулся. Понятно! Вальсу мы их не обучали! Да и кому могло это прийти в голову? Так мы и сидели, и страшно было глупо. А потом стали смеяться и мы. Тогда наши учителя пошептались за своим столом, встали и начали нас приглашать. Учителя — нас, а учителки — ребят. Я совсем обомлела, когда увидела, что достанусь директору! Правда, я сразу опомнилась, встала и сделала реверанс. Неглубокий: голову чуть наклонила и присела. Директор тоже поклонился, обхватил меня — и мы закружились. Я-то все могу танцевать, был бы ритм, это для меня не проблема. А директор был великолепен. Кружил меня то в одну сторону, то в другую, вообще куда хотел. Держал он меня немножко так, как мой дедушка из Кисуц, но выдержка у него! Он, между прочим, вблизи ничего дядька. Это он издали страшный, а вблизи ни чуточки. Я даже пожалела, когда его перехватила Кинцелка в своих перчатках. Сумочка у нее висела на локте и на поворотах шлепала директора по спине. Помрешь!

А учителки мучились с нашими мальчишками. Я своими глазами видела, как Пале Бернат своим ботиночком пятидесятого размера ляпнул по лодочке Вербы. Когда она взяла другого кавалера, Бернат подошел ко мне, щелкнул каблуками, как Швейк, поклонился и говорит:

— Так, долг я исполнил, теперь могу посвятить себя тебе, Оленька.

Вот так бы и стукнула! Может, он вообразил, что я от радости свалюсь! Этот тупица думает, что я без него с ума сойду, как Лива Зварова, которая плакала, когда он ее бросил. Он просто ненормальный, сразу видно, что из «Б». У нас таких донжуанских привычек нет. Но я ничего не сказала, потому что еще не знала, повезет ли мне с кавалерами. Если нет, придется довольствоваться Пале Бернатом, потому что уж лучше он, чем никто. Кабы не моя самоотверженность, он бы вовсе танцевать не умел — пускай же теперь отслужит долг, верно?

Магнитофон грянул польку, и Пале пригласил меня. Я уж думала, он меня разорвет — так его заносило в чарльстоне, не остановишь! К счастью, таких психов было несколько, и я приспособилась к Пале, чтобы хоть не свалиться с копыт.

— Правда, здорово у меня получается? — выкрикивал Пале, а волосы хлестали его по глазам. Они у него такие длинные и прямые, если упадут, то уж назад не отбросишь.

— Пале, — дернула я его за руку, — ох, остановись! — Музыка уже целый час как смолкла.

Все накинулись на бутерброды.

Пале подал и мне один — он длинный и может дотянуться поверх других. Потом он выхлебал две бутылки лимонада — и уже опять потащил меня танцевать! Бучинец направился к магнитофону.

— Сейчас оторвем мэдисон, — сказал Пале с набитым ртом.

— Оторвем то, что будут играть, — отрезала я. — Посмей мне только мэдисон!

— Почему, Оля? Я его здорово умею — смотри! И он сделал несколько заученных движений.

— Ладно, умеешь, — согласилась я. — Только хоть немножко музыку-то слушай! А то, видишь ли, сейчас ты чарльстон под польку рвал!

— Потому что польку не умею, — горячился Пале.

— Не умеешь — не танцуй, а то скачешь как козел!

Я рискнула так сказать, хотя у некоторых девочек не было кавалеров — мальчишки все не решались. Но зря я боялась — Пале меня не бросил. Он только потихоньку шепнул мне:

— Слушай, Оля, ты мне всегда сначала говори, что играют, чтобы я знал. Потому что, если уж я начну не то, переключиться не сумею!

Приветик! Значит, так мне с ним и биться все время?

Наконец переиграли все польки и вальсы, и Бучинец поставил ленту более современную — настоящий чарльстон. Учителя уселись, а ученики пустились в пляс. Пале стоял как пень и моргал мне, чтобы сказала, что это за танец.

— Чарльстон, — говорю, — только прилично! Наконец-то и мы дорвались. Все уже танцевали — некоторые, правда, мучились, как на каторге. А мы с Пале — нет! У нас все выходило гладко, легко, Пале держал себя галантно! Я тоже танцевала прилично, не то что дома перед мамой, когда я изламывалась как сумасшедшая. Около учительского стола мы кинули две эффектные фигуры с поворотом. Верба засмеялась, а директор даже нам зааплодировал. А что, фигуры-то вышли блеск!

Мэдисон я танцевала с Иваном и видела, что Пале стоит грустный, как бегемот. Он ужасно любит танцевать, но с другой не решается — боится оконфузиться.

— Чего стоишь? — окликнула я его, проносясь мимо.

И что же сделал этот болван? Вообразил, что я без него сохну, протолкался к нам и говорит Ивану:

— Прости, это моя партнерша.

Мамочки, я чуть не умерла! Иван усмехнулся, как черт, отпустил меня и издевательски произнес:

— Пожалуйста!

Пале сиял, как лампочка, а я была холодна как лед. Катастрофическая ошибка! Я-то как раз хотела избавиться от Пале, пусть танцует с другими, а вышло, что сама накачала его себе на шею! Подсчитав, что Ева танцует уже с десятым, а я все время с одним и тем же, я готова была провалиться. В «Б» есть по меньшей мере восемь ребят во сто раз лучше Пале. Но они уже не для меня…