Единственная для Барса (СИ)

Пожар и Химнесс остались далеко позади. Вокруг расстилались волны ночного океана. Рядом сидел смутно знакомый мужчина. Это был Павел Мещерский – главный генетик лаборатории. Он сказал, что вся семья Кира мертва, а его дом сгорел. В живых никого не осталось…

– Мой отец в прошлом, – раздался в тишине кабинета мертвый голос Кирилла. – Я видел его обугленный труп. И труп матери. И сестер. Я до сих пор слышу по ночам, как они кричат. – Развернувшись вместе с креслом, он поднял голову и в упор взглянул в побледневшее лицо друга. – Я знаю, что играю с огнем. И не стану тебя осуждать, если ты захочешь уехать.

Борис пару секунд вглядывался в его глаза, ища там что-то свое, потом усмехнулся:

– Ты меня плохо знаешь. К тому же, у меня свои счеты к Андрулеску. Я тоже хочу узнать, что случилось с моим отцом. Но что насчет девушки?

Лицо Кирилла превратилось в застывшую маску. В прищуренных глазах сверкнул холод.

– Забудь о ней.

– Я-то забуду. А вот ты сможешь? Она не просто случайная знакомая, ведь так?

– Это не имеет значения.

– Имеет. Кир, посмотри на меня.

Скрипнув зубами, Стромов вскинул на него предупреждающий взгляд. Но Борис продолжал, сознательно не обращая внимания на предупреждение. Этот вопрос нужно было решить здесь и сейчас, иначе потом будет поздно.

– С тобой что-то происходит. Стоило тебе с ней встретиться – и все, ты теперь сам не свой. Может, ты этого не замечаешь, но я-то вижу.

– Не выдумывай, – Кирилл отвернулся.

Его взгляд упал на семейный портрет, стоявший на полке среди книг в золотых обрезах. Обычная черно-белая фотография размером с половину альбомного листка. Такие часто делали в восьмидесятых.

Кирилл помнил, как отец пригласил фотографа, чтобы запечатлеть всю семью на память. Сколько ему самому тогда было лет? Пять или шесть…

Это была единственная фотография, которая не сгорела вместе с домом.

Единственная, на которой он мог видеть своих родных: серьезного, мужественного отца; улыбающуюся мать в белой блузке с камеей; трех старших сестер, которые смеялись и мутузили друг друга, стоя за спинами у сидящих родителей.

Единственная, где его лицо еще не было обезображено шрамом.

На ней он, шестилетний пацан, сидел на руках у отца. И сходства между отцом и сыном не заметил бы только слепой.

Это фото Кирилл берег, как зеницу ока. Оно всегда напоминало ему, ради чего он выжил и продолжает жить. Так вышло и в этот раз.

– Кого ты пытаешься обмануть? – голос Бориса коснулся сознания Кира, и его осуждающий тон стал последней каплей, прорвавшей плотину терпения. – Кир, Анжелика твоя пара…

Договорить он не успел.

Из горла Стромова вырвался бешеный рык, заставив Бориса заткнуться на полуслове. Под мощной хваткой затрещали подлокотники кресла, когда Кирилл приподнялся, опираясь на руки. В его глазах бушевала ненависть, такая темная, что в ней, казалось, потонули остатки разума.

– Я же сказал, – прорычал он, чувствуя, как внутренний Зверь пытается захватить власть над телом, – забудь ее имя! Не смей вспоминать о ней!

Отшвырнув тяжелое кресло, точно оно было сделано из картона, Стромов стремительным шагом пересек кабинет. Схватил с полки семейный портрет в черной траурной рамке и резко развернулся к Борису, который остался стоять у стола.

– Вот! – он швырнул фотографию на стол. – Посмотри на них! Мои сестры были ненамного младше нее! Но ее папашу это не остановило! Так почему же что-то должно останавливать меня?

– Но…

– Хватит! Я сам разберусь со своими проблемами.

Резко развернувшись, он распахнул настежь дверь кабинета и с такой силой захлопнул ее за собой, что от грохота задребезжали окна.

Борис остался стоять, с тревогой вслушиваясь в отрывистые звуки шагов. Судя по ним, Кирилл отправился в тренажёрный зал, расположенный в цокольном этаже. Что ж, возможно, боксерская груша поможет ему избавиться от лишней агрессии. А он, Борис, займется насущными проблемами.

Тихомиров подобрал со стола портрет, протер пальцем рамку и вернул его на законное место.

– Надеюсь, ты прав, – произнес он в полголоса, вглядываясь в лицо маленького Кирилла, – брат.

***

Лежа на узкой лавке, обтянутой плотным материалом, Стромов уже в сотый раз выжимал максимальный вес. Крупные градины пота стекали по его лицу и плечам, по мощным мышцам грудной клетки и кубикам живота, таким твердым, словно само тело Кира было высечено из гранита. От напряжения на руках и шее вздулись жилы. Грудь ходила, точно кузнечные мехи, размеренно вбирая в себя и выпуская воздух. Казалось, он полностью погружен в себя, и только его взгляд, сверливший потолок тренажерного зала, выдавал бурю, которою Стромов все это время пытался смирить.

Несколько часов, проведенных за усиленной тренировкой, не принесли облегчения. Разве что к ноющей боли в паху прибавились сбитые костяшки пальцев и ломота в мышцах от прилива молочной кислоты. А надо было возвращаться и приниматься за дела. Борис уже несколько раз звал его.

Кирилл ненавидел себя за слабость, за то, что не может обуздать собственные инстинкты. А ведь еще утром казалось, что он легко с этим справится!

Что ж, он ошибся.