Единственная Джун

Я вскакиваю со стула и несусь по длинному коридору в комнату, которую мы делим с Тео. Джун спит в кресле-качалке, поэтому я замедляю шаг, когда прохожу мимо детской, а затем одним глазком заглядываю внутрь. Она выглядит такой безмятежной, такой невинной, и мне интересно, что же ей снится. Может быть, ее сны наполнены образами синих птиц, летающих высоко над радугой, – такими, как и снились мне, когда мама пела колыбельную.

Интересно, видит ли она во сне своих родителей, которые любят ее, которые живы и могут сказать ей об этом. А может быть, это она летит высоко над радугой, словно вольная птица, свободная от тревог и страхов.

И тогда я задаюсь вопросом…

Почему, о, почему я не могу так же?

* * *

Мне приснился кошмар.

Ужасный, отвратительный кошмар, напугавший меня так сильно, что я вылез из кровати весь в поту, а затем совершил плохой поступок.

Я забрал Джун.

Миссис Бейли иногда оставляет ее спать в детских качелях. Она как-то сказала, что Джун может проснуться, если ее положить в кроватку, – и тогда она уже не заснет. А миссис Бейли очень ценит сон.

К счастью для меня, сегодня одна из таких ночей.

Я стараюсь ступать как можно тише, пока пробираюсь по коридору в детскую Джун. Она уже не спит, но и не капризничает. Она просто лежит в своей качалке, перебирает ножками и издает милые звуки, которые я не способен расшифровать. Ее глаза такие большие и круглые, и я могу поклясться, что они начинают блестеть только для меня, когда я наклоняюсь над ней.

– Не бойся, малышка Джун. Я защищу тебя.

Мне требуется несколько минут, чтобы отстегнуть ремешок, – и когда она наконец освобождается, я прижимаю ее к груди и поднимаю на руки. Она определенно тяжела для такого крошечного существа.

Когда я несу ее по коридору к входной двери, то начинаю потеть еще больше. От этого мое дыхание ускоряется и становится прерывистым. Сердце колотится в груди.

Я не забыл взять ее любимое розовое одеяльце, чтобы она не замерзла, а также соску: Тео называет ее «ном-ном». Руки у меня заняты, поэтому я не смог прихватить Агги, так что мне придется вернуться за игрушкой позже.

Джун всегда была очень хорошим ребенком. Поэтому она практически не издает ни звука, когда я опускаю ее на дверной коврик, чтобы надеть кроссовки, накинуть легкую куртку и открыть входную дверь. Она только лепечет и сопит, когда я прижимаю ее к своей вздымающейся груди, а затем несу вниз по улице навстречу легкому ветерку.

Когда мы наконец останавливаемся у моего старого дома, она лишь улыбается беззубой улыбкой.

– Вот здесь я живу, Джун, – говорю я ей, мягко покачивая ее вверх-вниз, как это делает мама.

Джун щебечет в ответ:

– Га!

Папа Тео сказал, что здесь больше никто не живет, но это неправда. Это мой дом. Я здесь живу.

На газоне перед домом установлена табличка, на ней что-то написано большими буквами и изображено лицо незнакомого мужчины. Он счастлив и улыбается, и я задаюсь вопросом, не пытается ли он украсть у меня этот дом.

Я осторожно положил Джун на землю, она ворочается среди высокой травы и смотрит на меня, пока я бегу к террасе. На улице темно, и свет не горит, но я замечаю коробку, прикрепленную к дверной ручке, похожую на какой-то замок.

Дверь не подается.

Как мне попасть внутрь?

Это неправильно. Это мой дом, и дверь должна отвориться для меня и впустить внутрь.

Меня охватывает грусть, поэтому я нервно царапаю руки, пока мой разум хаотично мечется в поиске возможного решения. Джун все еще выглядит довольной, ее щекочет ранний осенний ветерок, когда она обхватывает пальцами высокую травинку. Кажется, ей не холодно, но я все равно подхожу и закутываю ее в одеяльце поплотнее.

Выпрямившись, я пробегаю глазами по двору, и мой взгляд падает на почтовый ящик.

Любимые папины камни словно смотрят на меня, и мне в голову приходит идея.

Сердце пропускает удар.

И прежде чем успеваю одуматься, я уже несусь к почтовому ящику, сжимая в ладони проклятый камень.

Ты не должен этого делать, Брант.

Это все неправильно.

О, но я должен…

У меня внутри идет борьба, пока я пробираюсь обратно к дому и останавливаюсь перед главным окном.

Я сглатываю ком в горле вместе со страхом и оглядываюсь через плечо на Джун, бормоча два слова, которые преследуют меня после «Страшной Ночи»:

– Закрой уши.

Затем я поворачиваюсь и со всей силы бросаю камень прямо в окно.

Стекло разбивается. Я подскакиваю на месте. Джун начинает плакать.

– Все в порядке, Джун. Я скоро за тобой вернусь.

Метнувшись к дому, я начинаю пролезать через разбитое окно и тут же режу руку о расколотое стекло, пытаясь проникнуть внутрь. Из раны сочится кровь. Голова идет кругом, все плывет.

Не останавливайся. Не останавливайся.