Единственная и неповторимая

— Эндрю. Большую часть того, что я хочу сказать тебе и Лидии, я написала в письме, потому что… ну, мне кажется, между нами есть что выяснить. — Эмбер вздохнула и склонила голову. — Все вы знаете, что мы с Лидией не слишком ладили. Но я хочу, чтобы вы поняли, — это была моя вина, я беру на себя вину за пробежавшую между нами черную кошку. И я хочу, чтобы это ознаменовало новый этап в жизни Эндрю и Лидии. — Глаза Эндрю были прикрыты, а Лидия смотрела на экран со странной полуулыбкой. — Я говорю это при всех, потому что вы все должны простить, забыть и помочь им двигаться дальше. Лидия, надеюсь, еще не слишком поздно для нашего примирения. Просто то, что меня нет рядом, не значит, что уже поздно. А Эндрю… для тебя я хочу только одного — чтобы ты начал извлекать пользу из того, с чем ты сталкиваешься, и перестал извиняться. Это шанс заставить тебя посмотреть вокруг, и я хочу, чтобы так и было. Теперь Аманда. Я знаю, ты будешь сидеть как на иголках, так что… сделаю исключение только для тебя и Милли. Все сумки твои, а Милли получает обувь… и, естественно, все мои «Осси Кларкс». — Милли подмигнула Аманде, отодвинула кресло и подошла к окну, сильнее закутавшись в пашмину. — Что касается главного… Ну, мы с Николасом замышляли кое-что у тебя за спиной. — Эмбер засмеялась, а потом понизила голос, говоря комично серьезным тоном. — Мы скрывали это… но мы знаем тебя слишком хорошо, Аманда, мы знаем, какая ты упрямая… — она остановилась, чтобы сделать глоток, — и мы также знаем твои тайные мечты. Ты, конечно, отлично смотришься на посту редактора «Ла мод», но ты всегда хотела быть редактором американского «Ла мод». И нам кажется, им ты и должна быть. Подождите… что мне теперь делать, Дэйв? — Ее голос затих, когда она отвернулась от камеры. — Что? Эта? Хорошо. — Она снова повернулась и протянула руку к камере. — А теперь кое-что совершенно неожиданное. — Обручальное кольцо Эмбер с аквамарином приблизилось к камере, словно туманный зеленоватый айсберг, изображение задрожало, а потом на экране (на фоне нью-йоркского неба, в белоснежном плаще и солнцезащитных очках размером ненамного меньше, чем маска ныряльщика) появилась Девина.

— Привет, Аманда, — сказала она, и тонкая линия ее губ слегка изогнулась. — Как видишь, я на сто одиннадцатом этаже «Бонди Сакс» в Нью-Йорке, в офисе «Ла мод»… С января это твой новый офис.

Рот Аманды медленно открывался, она не моргая смотрела на экран.

— Смешно, как все повернулось, правда? — Девина положила руки на спинку чего-то, похожего на прозрачное крутящееся кресло. — Ты знала, что мое время здесь почти закончилось и что ты первая претендентка на это место, если б ты не дала четко понять, что никак не можешь покинуть свою солнечную Англию. Но… эта странная позиция была кое-кем не принята. Очевидно, твоя подруга Эмбер сделала несколько звонков, объяснила, что дело в неправильном понимании обязанностей жены, что именно это мешало тебе принять такое лестное предложение, — тонкие губы снова дернулись, — и ребята сверху заглотили наживку. Они даже согласились с задержкой твоего вступления в должность и официального объявления об этом назначении, понимая, что тебе нужно получить все премии до того, как пойдут слухи. Ну… — она остановилась, ее лицо застыло, — ты не удивишься, если узнаешь, что мое участие в этой несложной схеме было… как бы это сказать… небескорыстным. Эмбер щедро предложила мне право на ее последнюю съемку плюс к этому она была так мила, что завешала мне огромную квартиру в Лондоне, и, в качестве благодарности за то, что я держала все это в тайне, она оставила кое-что… на память, можно так сказать. — Девина прикоснулась к галстуку из жемчуга у себя на шее. — О, и я остаюсь членом загородного клуба. Я объяснила совету, что тебе это совсем не близко. — Она лениво махнула рукой в камеру. — Итак, тут тебя ждет новая жизнь. Конечно, никто в твоем возрасте не любит сюрпризы… Хотя кто знает, этот может тебе понравиться. Я встречаю вас обоих в аэропорту Кеннеди… — она посмотрела на крошечные часы у себя на руке, — ровно через одну неделю. Это тоже часть плана. До встречи, Аманда. — Пленка задрожала, а потом изображение исчезло.

Аманда резко опустила голову, как будто вдруг стала слишком чувствительна к свету, согнулась в кресле, а потом то ли подошла, то ли приковыляла к Николасу. Не говоря ни слова, она упала перед ним на колени, спрятав лицо у него на плече и гладя его по голове, словно неяркий свет ламп был для него опасен.

— Ну все, все, милая, — бормотал он сквозь ее пальцы, — теперь все хорошо. Все хорошо.