Единственная и неповторимая

Девчонки вокруг меня были сексуально взбудоражены. Я чувствовала это возбуждение в воздухе и даже могла его унюхать. Потом присоединились кастаньеты. Они отлично вписались в общее звучание, и все вместе напомнило мне мистический настрой Сагтгпа Вигапа. И когда напряжение достигло своего пика, острый луч света рассек темноту на сцене. Чудесным образом в самом центре светового круга засиял раструб трубы. В середине сцены стоял Дани, постепенно стало видно его лицо. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и приник губами к мундштуку. Со звуком первой ноты по всей сцене забегали световые вспышки и его фигура стала видна целиком. Он был молодым и беззащитным. Он был одет в белый, явно великоватый костюм. Весь его облик был великолепно, эпически безвкусным. Но было в нем нечто, что глубоко тронуло мое сердце: он пробудил во мне чувство жалости.

Он стоял на сцене, воздев к потолку свою золотую трубу. Совершенно самодостаточный, одинокий тон лился из его трубы, он был долгим как еврейское рассеянье. Писявки завизжали, через секунду тучи нижнего белья полетели в его сторону. Меня всю жизнь учили растворяться в окружающем меня мире. Поэтому я закричала вместе со всеми, но практически сразу я почувствовала острую необходимость снять трусики и запустить ими в него. Впервые в жизни я публично снимала трусы, и ощущение было великолепным. Это было крайнее, абсолютное проявление свободы. Я хотела верить, что откликнулась на настоящий зов Души, но в тоже время я помнила, что само действо было режиссировано этим отвратительным примитивным Аврумом и это мне мешало.

Берд: Вы можете сказать, что в творчестве Дани возбуждало такую сексуальную бурю?[52]

Сабрина: Я не знаю, это было за пределами логики... Я помню, как смотрела на него. Он был обыкновенным костлявым парнишкой, даже не красавчиком. Слушала его музыку: это было далеко не великое или новаторское произведение. Мелодия была простой, но в его облике все же было нечто загадочное и привлекательное: сочетание тощей фигуры, меланхолического звука трубы и простеньких музыкальных идей. Я никогда не понимала, что в нем было такого, что переполняло мое тело и тела других женщин ощущением невыразимого волнения. Он умел передавать свою боль. Клянусь, я влюбилась в него с первого взгляда. Он выжжен каленым железом в моей душе. Я полюбила его с того самого момента и на всю жизнь. Я хотела стать его матерью, хотела обнимать его, прижимать к груди и ерошить его волосы. Все мое тело жаждало его. Я хотела взять его с собой, куда бы ни забросила меня судьба, но я понимала, что гораздо практичнее было бы просто следовать за ним.

29

Аврум

Она спросила: «Вы — Аврум?»

Так я сказал: «Конечно, я — Аврум, я что, выгляжу как Абраша?»[53]

Так она сказала: «Вы знаете, кто я?»

Так я прямо сказал ей: «С чего бы?»

Так она ответила: «Отлично, если вы не знаете, кто я, значит, вы знаете, кто я».

Только тогда я понял, кто она такая, потому что я ее не знал. Так я спросил: «Сколько?»

И она сказала: «Только один, вот он».

Она показала пальцем на задохлика и сказала: «Он — ваше хрустальное сокровище. Он — краеугольный камень нашего бытия». Я сразу понял, что он — великий человек, и очень важный к тому же. Я сообразил, что должен выделить ему добротный футляр от контрабаса. Отвел его в подвал, где хранились все большие футляры. Выбрал миленький футляр для транспортировки «Гулливеров» и принес кое-какую закуску и питье. Я спросил ее, когда они думают его забрать. Она сказала, что это займет некоторое время, может даже пару- тройку лет. «Тем временем, — сказала она, — обеспечьте его сохранность в футляре, кормите и поите его и выводите в туалет дважды в день».

Она предупредила меня, что утеря клиента приедет к необратимой катастрофе. «Весь еврейский народ может пострадать». Короче, от меня требовалось держать его живым и счастливым пленником футляра.

Я сказал, что Аврум надежен, как пенсионный фонд. Вы вкладываете туда свои деньги и можете спокойно забыть о них. Я сказал, что она может спокойно уезжать, «ключи в зажигании», ну чтобы она поняла, что Аврум взялся за дело.

Берд: Простите, что перебиваю вас. Вы знаете что- нибудь об этом человеке? Вы знаете, кто он? Вы знаете, кем была эта дама?

Аврум: Какого черта? Ты уймешься когда-нибудь? Что, к чертовой матери, я должен знать? Работая в разведке, ты ничего не знаешь и ничего не хочешь знать. Все, что я знал, это то, что он — «краеугольный камень нашего бытия», а она — суперагент и выглядит богиней с роскошными буферами.