Единственная любовь Казановы

«Джакомо мой Джакомо почему ты предал меня Андзолето говорит ты уже нарушил все свои обещания и покинул храм нашей любви. Ох Джакомо никогда не думала что ты так поступишь ведь ты обещал ждать меня днем и ночью и Андзолето говорит ты отослал Блеза этого честного француза который тоже так тебя любил. Как ты можешь быть таким изменщиком неужели ты забыл наши слезы и поцелуи и все наши восторги. Ох Джакомо вернись разве я не отдала тебе то что для женщины дороже жизни — мою честь и что теперь со мной будет если кто обнаружит…»

На этом Казанова, сгорая от волнения и нетерпеливого желания скорее покончить со всем, прервал чтение.

— Скажи гондольеру, что ответа не будет, — сказал он, вытирая лоб. — Скажи, что я уехал из Венеции…

И он сунул последнюю мольбу Розауры о любви в карман панталон.

8

Трое мудрецов из замка Брагадина решили, что коль скоро Казанова, будучи молодым левитом [51]и шалопаем, растратил все свои деньги, то пусть едет в Рим самым дешевым способом — на «водяном дилижансе» в Чоггиа и Падую, а оттуда в обычной почтовой карете в Рим. Казанова предпочел бы путешествовать с помпой — доехать в гондоле с гербом Брагадина и двумя гондольерами в ливреях до материка, а оттуда до Рима — в отдельной почтовой карете. Но поскольку Брагадин не собирался платить за эту скромную роскошь, Казанова в приступе экономии решил и сам не платить. Розаура обошлась ему в немалую сумму — тут и казино, и Блез, и Дзордзе, и чаевые Андзолето и Марте, и французские вина, и французские ужины, и музыканты, и подарки… Тем не менее он вовсе не был без гроша в кармане, как дал понять Марко и остальным, ибо у него было около девяноста венецианских цехинов наличными и аккредитивы на три тысячи дукатов.

«Водяной дилижанс» (собственно, это была старая баржа с сиденьями) покидал Венецию задолго до рассвета. Утомительные и неудобные средства передвижения Старого Света и отправлялись в равно неудобные часы.

Над источающими сырость каналами стоял холодный туман, и Казанову, хоть он и был закутан в дорожный плащ из толстого сукна, пробрала дрожь, когда переполненная баржа двинулась в свой неспешный путь. Забрезжила заря, мир расцветился первыми красками, и пассажиры зашевелились — это были в основном мелкие торговцы и крестьяне, приезжавшие по делам в Венецию. Как часто бывает, предрассветный час был самым холодным из всей ночи. Казанова плотнее закутался в плащ и из человека общительного превратился в мрачного субъекта, не любящего общества своих собратьев. Хотя его толкнуло в этот путь упорное желание Розауры разжечь угасающий огонь любви, Казанова жалел, что покидает Венецию. День разгорался, и Казанова принялся озираться, пытаясь при бледном свете различить лица своих случайных спутников… По воде пронесся окрик, и из тумана вынырнул на быстрой сандоло [52]Дзордзе с пакетом.

Джакомо дал преданному слуге дукат и вскрыл печать на пакете. Он был так огорчен отъездом из Венеции, что, хоть и догадывался о содержимом пакета, не мог сдержать нелепой надежды — а вдруг это помилование, посланный в последнюю минуту призыв вернуться в город карнавала и смеха. Но это оказалось, конечно же, письмо — последняя, или, пожалуй, еще не совсем последняя, мольба Розауры. Не дочитав письмо до конца, Казанова продолжал сидеть с мрачным видом, закутавшись в свой толстый плащ, пока его не вывел из раздумья возрастающий гомон вокруг.

Солнце взошло над спокойной гладью лагуны, небо, и воды, и далекие земли заиграли своими вечно меняющимися красками, и пассажиры, сбросив с себя оцепенение, оживились и сухим белым вином, полентой [53], колбасой с чесноком на толстых кусках хлеба и прочими деликатесами стали отмечать наступление нового дня. Вид всеобщего веселья и поглощаемой со смаком еды разжег у Казановы аппетит, и он обследовал содержимое корзины, которую при прощании вручили ему друзья. Он обнаружил в ней деликатесы, которыми можно было бы накормить троих мужчин: заливных перепелок, цыплят, ветчину, большой кусок масла в глиняном горшочке, свежий хлеб, фрукты, маленькие пирожные и несколько бутылок вина.