Единственная любовь Казановы

В последний раз пригладив волосы и стряхнув рукою пыль с весьма поношенной одежды, Моска повел Казанову по узким улочкам за театром в комнату, которую сняли актеры, чтобы было где провести вместе время и поесть. Это было нечто вроде большого сарая — сходству с сараем способствовали балки на потолке и театральные декорации, составленные в одном из углов. Посредине стоял длинный стол, накрытый безукоризненно чистой скатертью и приготовленный для ужина; на столе, через равные промежутки, расставлены очень высокие, оплетенные соломой бутылки с вином, а искусно уложенные ветки плюща повторяли рисунок, который до сих пор можно увидеть на античных пилястрах. С потолка свисали две-три большие керосиновые лампы, копии древнеримских, и горели свечи, озарявшие мягким светом прозрачное стекло и яркую тосканскую посуду. Обстановка была богемная, почти крестьянская по убранству, и Казанове, больше привыкшему к такого рода компаниям, мгновенно пришлись по душе эти беспечные бродяги, которые по одному или по двое, по трое входили сейчас в комнату и маленькими группками рассаживались за столом. Двое официантов и широкозадая, полногрудая крестьянская девчонка зашныряли туда-сюда с тарелками, ложками и мисками с минестрой [77].

Моска окликнул двух девиц из труппы и представил им Казанову как «моего друга барона Казанову», тотчас шепнув ему, чтобы он не отказывался от титула, и доведя до его сведения, что обе девицы известны своим благорасположением к синьорам, которые достаточно с ними щедры. Казанова сразу понял намек и, принявшись разыгрывать из себя аристократа, прибывшего в город, совершенно очаровал «нимф» (как упорно именовал их Моска) своей веселостью и остроумием, которое фонтаном било из него, тем более что этот самый светский из бездельников уже не одну неделю жил tete-a-tete с Анриеттой. Страсть его теперь немного пошла на убыль, а возможность попировать в веселой компании весьма привлекала.

Это был праздничный вечер для труппы, и за первым блюдом последовали жареный козленок и жареные цыплята — перед актерами и их гостями поставили горы еды под восторженные взвизги «нимф». Получая удовольствие от этой простой компании, считавшей роскошью подобную еду, Казанова усиленно угощал девиц, передавал им овощи и хлеб и то и дело наполнял бокалы крепким красным вином. Вскоре голоса, ведшие любезную беседу, зазвучали громче и пронзительнее, лица раскраснелись, и зазвенел смех, соседи начали наступать соседкам на ножки, пожимать ручки, исподволь заглядывать в глубокий вырез платья. В самый разгар веселья Казанова почувствовал, как Моска толкнул его локтем в бок, и услышал:

— Наконец-то явилась наша Мариетта! Ну, не красавица?

«Нимфы», не желая слушать дифирамбы другой женщине, принялись оспаривать это суждение и обратились за поддержкой к любезному барону. Но он утратил всякую способность слышать их или отвечать им. Моска заметил, как отчаянно покраснел Казанова и глаза у него полезли из орбит при виде молодой, хорошо одетой женщины, которая грациозной походкой вошла в комнату и села на ближайший стул из полудюжины предложенных ей загудевшими поклонниками. А дело в том, что эта красивая и изящная — чего даже Казанова не мог отрицать — молодая актриса была не кем иным, как Мариеттой, на которой он собирался жениться в Чоггиа и которую считал — если вообще о ней думал — давно вернувшейся на праведную стезю и вышедшей замуж за какого-нибудь крепкого парня-фермера из числа издольщиков сенатора Брагадина.

Вот так незадача!

Мужчина, бесстрашно вступающий в новую любовную авантюру, часто бывает самым большим трусом, столкнувшись с былой любовью. К чести — или не к чести Казановы, уж как вам будет угодно, — он был часто рад возобновить старый роман через достаточно большой промежуток времени, от чего он становился чуть ли не новым, но сейчас Казанова готов был послать Мариетту ко всем чертям, несмотря на перемену к лучшему в ее манерах, судьбе и даже внешности, а также несмотря на то весьма лестное обстоятельство, что он первым, как выражаются критики, «открыл ее талант». Он с ужасом представил себе, что она может встретиться с Анриеттой, они разоткровенничаются, и чрезмерно эмоциональная и слишком романтичная Анриетта может снова сбежать от него. Не нуждайся Казанова в деньгах, которые обещал ему Моска, он бы за полминуты придумал какое-нибудь внезапное недомогание и испарился бы…

Но было уже слишком поздно: Мариетта увидела его и — силы небесные! — поднялась со стула в направилась к нему; вот она уже рядом!

— Да ведь это же, — объявила она компании голосом более теплым и сочным, чем прежде, хотя в нем еще и чувствовались следы деревенских интонаций, — это старый знакомый! — И к нему: — Вы что же, забыли Мариетту, Джакомо? — И, прежде чем он успел ответить, звонко, как родного, расцеловала в обе щеки и вернулась на свое место.