Единственная любовь королевы

— Из этого окна такой красивый вид.

Она не знала, как себя вести.

— Но ведь вы собирались выйти, — сказала она.

— Королева решила иначе.

Она сердито отвернулась и вышла, но через две-три минуты вернулась.

Посмотрев набросок, она одобрительно сказала:

— Хорошая работа.

— Я подарю его вам, когда закончу, — с улыбкой сказал Альберт. — Это будет напоминать вам о том дне, когда вы заперли меня в комнате.

— Ах, Альберт! — вскричала она, полная искренного раскаяния. — Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы мне об этом ничто не напоминало.

— Почему? — спросил он, и ее опять — в который уже раз! — восхитила голубизна его глаз; она ведь, в сущности, глубоко любила его и очень жалела, что между ними происходят подобные ссоры.

Она бросилась в его объятия.

— Ну к чему нам эти бури? — спросила она.

Альберт нежно привлек ее к себе и ответил:

— Хорошо, что они хотя бы недолго длятся, а потом снова выглядывает солнце.

Это были очень умные слова, а умение Альберта оставаться таким спокойным — просто замечательным, хотя время от времени оно и выводило ее из себя.

Но объявление все же не было сделано: все вышло так, как решили королева с лордом Мельбурном.

На двадцать первый день ее рождения Альберт подарил ей красивый бронзовый чернильный прибор.

— Во всяком случае, я надеюсь, что хоть так я окажусь полезен вам в вашей работе, — сказал Альберт.

— Ах, Альберт, — вскричала она, игнорируя намек, — прибор красивый, и я буду вспоминать о вас всякий раз, как буду пользоваться пером.

В тот день она относилась к своей матери внимательней, чем обычно, потому что этого желал Альберт. И поскольку сэр Джон Конрой, бывший управляющий двором, имя которого было скандальным образом связано с именем герцогини, больше не служил у нее, это оказалось не таким уж и трудным делом. Хотя, разумеется, баронесса и герцогиня никогда не пойдут друг другу навстречу. Слишком уж много у них накопилось взаимных обид.

— Двадцать один, — заявила Виктория. — Я уже чувствую себя старушкой.

Неисправимый лорд Мельбурн сказал, что он ее вполне понимает, и выразил уверенность, что она почувствует себя гораздо моложе, когда доживет до сорока.

Был, разумеется, дан бал.

— Что это за день рождения без бала? — воскликнула королева. И так счастлива она была, кружась с Альбертом в вальсе.

— Не понимаю, почему вы не любите танцевать, Альберт, — осуждающе сказала она, — вы же бесподобно танцуете.

Она с удовольствием отметила, что он ни с кем больше танцевать не пожелал. Какой он все же душка, такой искренный в своей преданности! А ведь как ведут себя некоторые мужчины! Нет, ей с ним определенно повезло.

Впрочем, ей очень хотелось приучить его к балам, а он весь вечер то и дело поглядывал на часы, да еще и намекнул, что через два-три месяца ей вообще придется отказаться от танцев. Эта мысль действовала на нее угнетающе, поэтому она старалась гнать ее от себя прочь.

На следующий день Альберт решил, что ему надо предпринять кое-какие действия, а предварительно поговорить со своим секретарем Джорджем Энсоном насчет обуревавших его чувств. Его положение, пожаловался он, весьма незавидное. Королева ему совершенно не доверяет. Один раз она, правда, оказала ему доверие: разрешила промокать ее подпись на бумагах. От этого он чувствует себя оскорбленным, а еще ему кажется, что их браку придет конец, если королева не переменит своего к нему отношения.

Мистер Энсон считал, что лучше всего в таком случае поговорить с лордом Мельбурном.

— Ваш прошлый разговор с ним ничего не дал, — ответил Альберт. — На мой взгляд, как раз благодаря стараниям лорда Мельбурна и возник этот барьер между королевой и мной.

— Я думаю, лорд Мельбурн очень хочет счастья королеве, а это возможно только в том случае, если она будет счастлива в браке. Если Ваше Величество позволит мне еще раз намекнуть ему о наших чувствах, это, я уверен, даст определенные результаты.

С некоторой неохотой принц согласился, и лорд Мельбурн решил поговорить с королевой.

Как только они в очередной раз оказались в голубом кабинете, он сказал, что у него к ней личное дело и он верит, что она не станет сердиться на старика, для которого дороже всего на свете ее счастье.

И стоило слезам, которые всегда так ее трогали, заблестеть у него во взоре, как она вскричала:

— Мой дражайший лорд М., разумеется, я знаю, что вы мой самый лучший и преданный друг, так что можете просить чего угодно!

— Я хочу попросить за принца.

— Альберта?!

Лорд Мельбурн кивнул.

— Видите ли, он далеко не счастлив.

— Вот тебе на! Господи, да Альберт же совершенно счастлив. Он любит меня, я люблю его. Чего ему еще?

— Он чувствует себя лишенным вашего доверия.

— Но это же совсем не так.

— Возможно, вы и правы. Он жалуется, однако, что ничего не знает о том, что происходит в стране.

— Но это же государственные дела.

— Он муж королевы. Его задевает, что вы не говорите с ним ни о чем, кроме сущих пустяков.

— Ни о чем? — пылко вскричала королева. — Он говорит, ни о чем?