— Он пытался разобраться в том, что с тобой произошло, — смутилась Ольга. — Об этом парне говорилось вскользь. Мол, раньше нравился, а сейчас отшила. Он и этим был доволен, и вообще твоей новой личностью.
— Мелкий тип, — сказала Люда. — Он мне нравился, потому что была дурой. Стоило поумнеть и сразу разонравился. Если честно, мне в школе совсем неинтересно учиться. Сама учеба не вызывает никаких затруднений и совсем не требует времени, кроме того, которое просиживаю на уроках, а одноклассники… мне с ними совсем не о чем говорить. Может, и мне закончить класс экстерном? Поможете?
— Поможем, — пообещала Ольга. — Ладно, ты извини, но мы еще только приехали из города и никого, включая самих себя, не кормили, а еще везти продукты отцу. Давай ты мне позвонишь после приезда девушки? Тогда и поговорим.
Разборку с котом она отложила на более позднее время, решив съездить к отцу, пока светло. Нор уже убрал большую часть продуктов в холодильник, а те, которые нужно было отвезти отцу, уместились в одну сумку.
— Давай по–быстрому съездим, а потом займемся всем остальным? — предложила Ольга другу. — Чтобы потом уже никуда не дергаться.
Они взяли сумку с продуктами, надели свои куртки и пошли в гараж за снегоходами. На то, чтобы выехать на них со двора и закрыть ворота, ушло не больше пяти минут, а на саму поездку времени потратили еще меньше.
— Здравствуй, папа! — Ольга встала на цыпочки и поцеловала отца в заросшую щетиной щеку. — Я тебе заброшу в холодильник продукты, а потом мы увезем часть своих вещей.
— Подожди, торопыга! — остановил ее отец. — Садись на стул. Что у вас случилось? Из‑за чего звонил Сергей? Отвечай, во что вы еще вляпались?
— Абсолютно ни во что, — ответила дочь. — Точнее, может быть сильный шум из‑за моего лечения, но его со мной не свяжут. Избили до полусмерти одного из моих учеников.
— Плохо учила, — с осуждением сказал отец. — Или вы его не обрабатывали?
— Может, и плохо, — согласилась Ольга, — только за три месяца из увальня не сделаешь первоклассного бойца. Я его научила драться один на один, но групповых схваток не отрабатывали, просто не успели. Кроме того, он не ожидал нападения и проявил беспечность. Врезали сзади монтировкой по голове, а когда потерял сознание, долго били ногами.
— Очень мягкие законы! — сказал Егор. — Таких зверей нужно просто уничтожать!
— Золотые слова, — согласилась она. — Полностью с тобой согласна. К сожалению, их пока не нашли. Парню грозила инвалидность, вот я его немного и подлечила, а Сергею сказали, что были в кино.
— Зачем было врать? — не понял Егор. — Сказала бы правду.
— Нельзя было рассказывать, — вздохнула Ольга. — У них кто‑то убил поганца, мать которого на нас наезжала, причем убили в то же самое время. Сергей с нами говорил не по своей инициативе, а по просьбе следователей. Если признаться, то у нас не будет никакого алиби. Доказательств тоже никаких, но пятно на нас останется. Если расскажем, то подставим себя, а если Сергей решит нас прикрыть, подставляется уже он. И кому это нужно?
— Действительно никому, — согласился Егор. — А кто может подтвердить твои слова насчет кино?
— Если билетерше покажут наши фотографии, она нас вспомнит. И таксист поклянется, что отвозил нас на два часа раньше, чем на самом деле. Я им дала по одному ложному воспоминанию, больше ничего не было.
— Ладно, иди заниматься вещами, — сказал отец. — Саше, я думаю, об этом лучше не говорить. Да, вы снегоход пригнали?
— Приехали на двух, — ответила Ольга, — а назад уедем на одном. Еще один пригоним завтра уже для себя. Пап, если у тебя будет время, тоже начинай разбираться с вещами, хотя бы со своими, а когда приедет Саша, все сразу перевезем.
С вещами разбирались с час, пакуя все в полиэтиленовые мешки.
— Оля, зачем тебе это барахло? — спросил Нор, когда они уже почти закончили работу и собрались уезжать. — Кому нужны старые куклы?
— Мне нужны, — ответила она, пряча в освободившуюся от продуктов сумку две куклы. — Ничего вы, мужчины, не понимаете! Разве дело во внешнем виде? Матерчатую куклу сшила мама, когда мне было пять лет. И она с ней возилась не потому, что не было покупных, просто хотела сделать для меня что‑то свое! А пластиковая… это моя Маша. Я доверяла ей все свои тайны, а когда умерла мама, мы с ней вдвоем лежали под одеялом и плакали. И от ее слез мне становилось легче. И попробуй мне что‑нибудь сказать, поругаемся насмерть!
— Да что ты, малыш! — Нор бросил мешок с вещами, подошел к девушке и обнял. — Если они для тебя дороги, как память, я разве против? У меня от родных не осталось ни одной вещи, только воспоминания. Пошли одеваться и домой. Я уже проголодался, да и прочая живность сейчас начнет себе готовить самостоятельно. Твой Уголек вполне может опять забраться в холодильник и сожрать купленную сегодня сметану.
— Да, идем! — она поднялась с пола и взяла сумку. — Ты знаешь, что он учудил?
— Откуда мне знать? — сказал Нор. — Ты не делилась со мной результатами своего расследования. Я только понял, что он включил компьютер.