Единственная наследница

В комнате она увидела большую кровать, на которой блистало во всей своей белизне покрывало из белого кретона. Льняные простыни выткала для нее мать, а по краю их Эльвира сама вышила белыми нитками цветочный узор. Вышивка на подушках представляла двух голубков в полете, держащих в клюве полоску с надписью: «Спокойной ночи». Кровать была новая, с высокими спинками из темного ореха, как ей хотелось, и с большими шариками наверху. Пружинный матрас был подарком одного из друзей Анджело, а тюфяки на конском волосе, обтянутые толстой тканью в белую и коричневую полоску, им подарили свидетели на свадьбе.

– Ты, наверное, устала, – сказал Анджело, еще только привыкая говорить ей «ты». – Не кажется ли тебе, что пора лечь спать?

Она почувствовала, как его сильная рука легла на плечи, а другая обхватила талию, пожалуй, крепче, чем ее новый из китового уса корсет. «Я боюсь», – подумала она, но не призналась ему в этом, а только сказала:

– Как темно.

Лунный свет в окне освещал белоснежную супружескую постель. Анджело отпустил ее и начал раздеваться, аккуратно складывая свои вещи на стул, стоявший в ногах кровати. Она услышала, как он зажег спичку, и желтый свет керосиновой лампы осветил комнату. За ее спиной, закрыв окна, он подошел к ней, взял за плечи и повернул к себе, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Ты не хочешь ко мне? – спросил он почти с укором.

– Я сейчас, – сказала она, смущаясь, но все же решительно.

– Тогда пойдем, – нетерпеливо позвал ее Анджело. Эльвира уткнулась лицом в его плечо, чтобы скрыть краску, которая заливала ее щеки. Отпрянув, она медленно начала расстегивать пуговицы платья. Она опустила глаза, чтобы не видеть мужской наготы в тот момент, когда Анджело залезал под простыни, но чувствовала на себе его жадный взгляд.

– Отвернитесь, пожалуйста, – попросила она.

– Ты красивая. – Голос его сделался глубоким и хриплым.

– Мне стыдно, – сказала она, подавленная этим чувством, более сильным, чем страх.

– Своего мужа? – Анджело как будто не хотел этого понять.

– Пожалуйста, погасите свет, – попросила она в надежде, что темнота ей поможет.

Анджело послушно погасил лампу – это был единственный способ избавиться от ненужных сложностей. В темноте Эльвира подошла и юркнула в постель с осторожностью человека, который лезет в кусты ежевики. Анджело протянул руку, чтобы погладить ее, и в нетерпении почти закричал:

– Господи, жена, сними же и эти трусы!

Эльвира встала, чтобы убрать последний барьер, и эти несколько секунд показались ему целой вечностью. «Мужчины, как звери, – вспомнила она слова матери. – Не хотят сами знать ничего, а бедная женщина должна терпеть все это». Замужние женщины говорили при ней то же самое. Но почему отношения между ней и ее мужем должны быть такими же ужасными, должны быть чем-то, что находится на грани греха?

– Ну ты идешь? – Это был ночной голос, голос тревожный, дрожащий от волнения.

– Иду. – Она пыталась успокоиться, но ее пронизывала дрожь.

– Быстрее, – сказал он, рывком подминая ее под себя.

– Не надо… не так… – она попыталась сопротивляться, но он уже от страсти был вне себя.

Ни ласковых слов, ни успокаивающего шепота, ни нежных поцелуев или просьб о любви – ничего, что могло бы вызвать в ней самой волнение, заставить ее уступить, а только долгое разрывающее проникновение, омоченное ее кровью и мужским семенем, которое разрядилось в кратких и яростных подрагиваниях, оставив в ней болезненный след. Она слышала сладковатый запах вина и табака, чувствуя пронзительную боль внутри и глубокое унижение в душе. А он уже спал как ни в чем не бывало.

Она встала с постели, открыла окно, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Была прекрасная августовская ночь, но серп луны на небе и падающие звезды вызвали у нее только еще большую растерянность и отчаяние.

Она пошла на кухню, налила в цинковое ведро воды и тщательно помылась, смыв со своего тела, но не с души следы пережитого. Так, значит, это и есть любовь? Нечто отвратительное и липкое, сделавшееся красным от ее крови?.. Эльвира вернулась в комнату, которая утратила теперь уже для нее свою таинственность, и долго приводила в порядок волосы при свете луны перед зеркалом, висящим на белой стене. В темной раме зеркала она видела свое отражение: красивое, нежное лицо в голубой полутьме, большие блестящие глаза и темные, прекрасно очерченные брови, гладкий лоб и беспомощные мягкие губы, по которым неясной дрожью проходило воспоминание. Густую массу своих черных волос она заплела в плотную косу и снова легла рядом с мужчиной, который безмятежно спал.

Свет луны, который рос в высоте августовского неба, вдруг высветил на лице его беспомощность спящего ребенка, какое-то мирное трогательное выражение. Как он не походил сейчас на того грубого, нетерпеливого самца…