Единственная революция

– Когда существует изоляция, определённо должна существовать зависимость, и зависимость порождает наслаждение, а следовательно и страх. Если вы совсем не реагируете, налицо или паралич, безразличие, или чувство отчаяния, которое возникло в силу безнадёжности стремления к постоянной удовлетворённости. Поэтому вы вечно захвачены этой ловушкой отчаяния и надежды, страха и наслаждения, любви и ненависти. Когда существует внутренняя нищета, есть и стремление её заполнить. Это бездонная яма противоположностей – противоположностей, наполняющих нашу жизнь и порождающих борьбу в этой жизни. Все эти противоположности тождественны, ибо являются ответвлениями одного и того же корня. Любовь – не продукт зависимости, и любовь не имеет противоположности.

«Разве в мире не существует уродство? Разве оно не противоположно красоте?»

– Конечно, в мире существует уродство – в виде ненависти, насилия и прочего. Почему вы сравниваете всё это с красотой, с ненасилием? Мы сравниваем их потому, что мы имеем шкалу ценностей, и мы ставим на самый верх то, что называем красотой, а уродство помещаем на дне. Можете ли вы взглянуть на насилие без сравнения? И если вы смотрите таким образом, что происходит? Вы обнаруживаете, что имеете дело только с фактами, не с мнениями, не с тем, что должно быть, не с измерениями. Мы можем иметь дело с тем, что есть, и немедленно действовать; то, что должно быть, становится идеологией а потому фантастично, а следовательно бесполезно. Красота не подлежит сравнению, не подлежит сравнению и любовь; и когда вы говорите:«Я люблю этого человека больше, чем того», это перестаёт быть любовью.

«Вернёмся к тому, о чём я говорил. Будучи впечатлительным, человек с готовностью и без осложнений реагирует на приятное лицо или на красивую вазу. Этот бездумный ответ незаметно переходит в зависимость и наслаждение, а также во все описываемые вами сложности. Поэтому зависимость кажется мне неизбежной».

– Существует ли что-нибудь неизбежное – кроме, разве что смерти?

«Если она не является неизбежной, это означает, что я могу управлять своим поведением, – которое поэтому будет механичным».

– Видеть неизбежность процесса и означает быть не механичным. Именно отказывающийся видеть то, что есть ум становится механичным.

«Если я вижу неизбежное, я всё ещё не могу понять, где и как мне поставить себе предел?»

– Вы не ставите себе никакого предела, но видение приносит с собой собственное действие. Когда вы спрашиваете:«Где мне поставить себе предел?», то это вмешательство мысли, которая боится быть захваченной, хочет быть свободной. Видение – не процесс мысли; видение – всегда новое, свежее, деятельное. Мышление – всегда старое, оно никогда не бывает свежим. Видение и мышление принадлежат к двум совершенно различным порядкам, и эти два порядка никогда не могут сблизиться. Так что любовь и красота не имеют противоположностей, и они не являются следствием внутренней нищеты. Следовательно, любовь существует вначале, а не в конце.

18

Звон церковных колоколов проникал через лес, распространялся над водой и доносился со стороны густого луга. Звук слышался по-разному в зависимости от того, откуда он приходил – через лес, над открытым пространством луга или через быстро текущий шумный поток. Подобно свету, звук обладает особым качеством, которое приносит безмолвие: чем глубже безмолвие, тем слышнее красота звука. В тот вечер, когда солнце проплывало над западными холмами, звук церковных колоколов был совершенно необычным. Вы слышали их как бы впервые. Они не были такими старыми, как колокола древних храмов, но несли с собой чувство этого вечера. На небе ни облачка. Это был самый долгий день в году, и солнце заходило на севере дальше, чем когда-либо.

Едва ли мы когда-нибудь прислушиваемся к звукам собачьего лая или к плачу ребёнка или к смеху прохожего. Мы отделяем себя от всего, а затем из этой изоляции смотрим на все вещи и прислушиваемся к ним. Именно это отделение оказывается таким разрушительным, потому что в нём то и заложен весь конфликт, всё смятение. Если вы слушали звон этих колоколов в полном молчании, вы как бы плыли с ним; вернее, звук как бы уносил вас через долину и переносил через холмы. Красота его ощущается лишь тогда, когда вы не отделены от звука, когда вы – часть его. Медитация есть окончание отделения, но не в силу какого-то действия воли или желания, не благодаря стремлению к наслаждению вещами, ещё не испробованными.

Медитация – не что-то отдельное от жизни, а самая её сущность, самая сущность повседневной жизни. Слушать эти колокола, слышать смех этого крестьянина, когда он с женой проходит мимо, слушать звук звонка велосипеда, проезжающей мимо вас маленькой девочки – это и есть жизнь как целое, не просто её осколок, и такую жизнь открывает медитация.