Единственная сверхдержава

Франция стремилась заручиться поддержкой самой мощной экономической державы Западной Европы – ФРГ, которая в конце 70-х годов попыталась найти курс, идущий как бы между линиями Англии и Франции, допуская колебания то в ту, то в другую сторону. Одна из причин этого – военная зависимость ФРГ от США. Будучи, в отличие от Парижа и Лондона, более ограниченным в своих инициативах в рамках военного союза (на территории страны располагались полмиллиона натовских солдат, бундесвер подчинялся натовскому командованию), Бонн более чутко реагировал на различные инициативы из Вашингтона, поддерживая на сессиях совета НАТО позицию США. С другой стороны, в Бонне не могли не учитывать, что возвращение к «холодной войне» лишило бы ФРГ, благоприятных экономических возможностей, вызвало бы негативные внутриполитические последствия. Западная Германия должна была иметь в виду, что в случае рецидива «холодной войны» под угрозой оказались бы ее разветвленные связи с Восточной Европой, торговля с которой в 1979 г. составила 7,5 млрд. долл.^* — четверть торгового оборота ФРГ. Западногерманскими экономистами весной 1980 г. было подсчитано, что бойкот СССР обошелся бы ФРГ в 16 млрд. марок прямых убытков. 500 тыс. западных немцев работали над выполнением заказов из стран Восточной Европы. Не менее важно и следующее обстоятельство. С обострением мировой политической обстановки, несомненно, были бы нарушены планы Бонна возглавить ЕЭС. Будучи экономически наиболее мощной страной этого объединения, ФРГ уступала в военно-стратегическом отношении Франции и Англии, и если вперед вышли бы соображения военно-политической, а не экономико-политической мощи, то задача достичь лидерства в этом блоке была бы для Бонна осложнена.

Видя опасность, которую несет в себе жесткая линия Дж. Картера, Западная Германия вскоре после наступления в декабре 1979 г. обострения в советско-американских отношениях заняла позицию, близкую к французской, осудив спонтанный, непредсказуемый, импульсивный и опасный характер американской дипломатии. Бонн призвал к более точному определению атлантических обязательств. Отражая господствующие настроения, западногерманский журнал «Штерн» писал: «Наш союз с Америкой отнюдь не глобальный военный союз: такой был бы не под силу Федеративной Республике. Как легко может установить всякий, кто потрудится еще раз прочесть Североатлантический договор, это – региональный союз, ограничивающийся Европой и североатлантическим пространством. Мы не обязаны оказывать помощь за пределами района, охваченного Североатлантическим договором, и какие-либо, американо-советские столкновения за пределами этого района не означают автоматического применения этого договора»^*. Такая позиция означала, что Вашингтону не следует искать поддержки Бонна в попытках воздействия на Советский Союз, в осуществлении контроля Запада над ближневосточным регионом, в расширении сферы действия Североатлантического договора за пределы Европы. Просчет руководства Дж. Картера заключался в том, что оно верило в. «автоматическое» воздействие фактора западного единства.

В общем и целом в Вашингтоне приняли желаемое за действительное и игнорировали самою возможность того, что у Западной Европы может быть иной, отличный от американского угол зрения на политику разрядки на характер отношений с Востоком. Администрации Картера пришлось убедиться, что западноевропейские страны с большей заинтересованностью относятся к принципам, выраженным в хельсинкском Заключительном акте. Вернуть Европу к временам «холодной войны» означало бы для западноевропейских стран превратить европейский регион в арену конфронтации, сворачивания контактов, нежелательного ожесточения. Для Вашингтона же достигнутая в 70-х годах определенная стабилизация в Европе была вопросом более второстепенным, чем упрочение связей с развитыми капиталистическими странами, на которые Вашингтон смотрел как на средство укрепления позиций США в мире.